В водовороте века. Мемуары. Том 1 - [6]

Через несколько лет в Мапхоской тюрьме умер младший дядя Хен Гвон. Он был приговорен к длительному тюремному заключению и подвергался жестоким пыткам за решеткой. Наша семья получила извещение, что надо забрать его тело, но сделать этого не смогла, — на это не было денег. Останки его были погребены на тюремном кладбище.

Так за 20 лет славные дети нашей семьи рассыпались прахом на немилой чужбине.

Когда я вернулся в родной край после освобождения страны, бабушка обняла меня у калитки и ударила сухоньким своим кулачком в мою грудь со словами:

— Где ты оставил отца и мать и так вернулся один? Нельзя ли вам было вернуться вместе?..

Какую же острую боль ощутил я в сердце, когда и у бабушки было так тяжело на душе? Я вошел в калитку один, не успев даже взять с собой останки родных, чьи бесхозные могилы заброшены одиноко на далекой чужбине, за тридевять земель…

С тех пор я, входя в калитку чужого дома, всегда думаю: «Сколько же человек вернулись домой из тех, кто вышел из этой калитки, а сколько человек не смогли вернуться?»

Калитки всех домов этой страны связаны с горькой разлукой, ужасной тоской по родным, не успевшим вернуться в живых, и с душераздирающей печалью от невосполнимой утраты. Десятки тысяч отцов и матерей, братьев и сестер этой земли принесли свою жизнь на алтарь Отечества. Понадобилось целых 36 лет для того, чтобы наша нация вернула себе Родину, с тяжким вздохом перейдя через море крови и слез, пробиваясь сквозь град пуль и снарядов. Это были 36 лет кровавой войны, потребовавшей слишком большой жертвы. Но разве можно и помыслить о сегодняшней Отчизне без этой борьбы и этой жертвы? Нынешний век, в который мы живем, остался бы по-прежнему несчастным и тяжелым веком, когда продолжалось бы позорное рабство.

Мои дед и бабушка были сельскими стариком и старушкой, занимавшимися всю жизнь лишь одним земледелием, но, признаюсь, я восхищался их несгибаемым революционным духом и черпал в нем большое вдохновение.

Легко сказать, но думаю, что нельзя сравнить с боем, повторявшимся два-три раза кряду, и с тюремной жизнью, продолжавшейся несколько лет, то, что выращивать детей и ставить их всех на путь революции, безмолвно выносить сопряженные с этим всяческие лишения и испытания и оказывать им неустанную поддержку, — с чем это сравнимо?

Конечно, страдания и невзгоды, пережитые нашей семьей, — это всего лишь малая часть тех страданий и невзгод, которые испытала наша нация, лишенная отечества.

Миллионы корейцев умерли с голоду, погибли от холода, сгорели, подвергались уничтожению побоями под деспотизмом японских империалистов.

Когда порабощена страна, не может быть спокойствия и для народа и для самой природы. Под крышей порабощенной страны не могут спокойно спать даже предатели, которые живут в роскоши за счет проданного отечества. И хотя люди живут, но их положение хуже, чем у собаки, шляющейся во дворе дома усопшего. Горы и реки остаются, но даже им трудно сохранить свой облик после таких истязаний, какие пережил наш народ.

Называют пионером человека, познающего такую истину раньше других. Зовут патриотом человека, который старается спасти страну от трагедии, превозмогая всякие бедствия и страдания. Именуют революционером человека, кто освещает истину, жертвуя своей жизнью, и поднимает весь народ на свержение несправедливого мира.

Мой отец был одним из предтечей национально-освободительного движения нашей страны. Он родился 10 июля 1894 года в Мангендэ и скончался 5 июня 1926 года с горечью в груди от потери Родины, посвятив себя делу революции.

Я родился в Мангендэ старшим сыном Ким Хен Чжика 15 апреля года Имчжа (1912), через два года после падения нашего государства под ударами империалистов.

2. Отец и Корейское национальное общество

Мой отец считал идею «чивон» (великий замысел — ред.) своим жизненным принципом. Не только в доме, но и в Сунхваской и Менсинской школах, везде были вывешены выведенные им кистью крупными буквами слова «чивон».

До сих пор еще живет часть слов, написанных почерком отца, а надо сказать, что он неплохо владел кистью.

В то время каллиграфию ценили, и потому считали своего рода модой изготовление свитков, досок с надписью и ширм с почерками выдающихся людей и известных каллиграфов. Когда я был еще несмышленышем, не понимал этого и считал это обычной каллиграфией, обычным явлением в жизни.

Отец не делал в своем почерке, в своих досках никакого оформления, вывешивал свои творения, какими есть, на видных местах.

Когда я стал смышленнее, отец учил меня любить свою страну, строго наставлял: хочешь искренне любить свою Родину, надо жить великим замыслом.

Вот «чивон» в буквальном смысле означает иметь великий замысел.

Чего удивительного, если отец учит своего сына жить великим замыслом. В любом деле, какое бы ни делали люди, удачи не ожидать, если не трудишься упорно, с высоким идеалом и большой надеждою.

Однако идея «чнвон» — это не пошлое жизненное наставление, направленное на продвижение по служебной лестнице или на достижение блестящей карьеры и успеха в жизни, нет, это — революционные взгляды на жизнь, требующие видеть свое настоящее счастье и радость жизни в борьбе за высшее в жизни, во имя Родины и нации, это непоколебимый революционный дух — во что бы то ни стало добился возрождения Родины, если даже придется бороться за это из поколения в поколение.