В Венеции - [4]

Гондольер и моряк молчали, пока этот человек, пройдя мимо них, не скрылся из виду. Тогда Джино прошептал с выражением страха на лице.

— Это Джакопо!

Моряк таинственно поднял три пальца и указал на Дворец Дожей.

— Слушай-ка, Стефано Милано, — сказал серьезно гондольер, — есть в Венеции вещи, о которых должен забыть тот, кто хочет спокойно есть свои макароны. Какие бы ни были дела, по которым ты приехал сюда, в город, ты прибыл во-время, и увидишь большую гонку гондол, которую устраивает правительство.

— А ты в ней участвуешь, Джино?

— И я, и Джиорджио. Кому повезет, тот получит в награду серебряную лодку. Будет также венчанье дожа с Адриатическим морем.

— Твои дожи хорошо сделают, если будут получше ухаживать за Адриатикой, потому что теперь много народу начинает предъявлять на нее свои права. По пути сюда мне встретился странно оснащенный корсар с удивительно быстрым ходом. Он, казалось, хотел гнаться за моей фелукой до самых лагун.

— И у тебя душа ушла в пятки?

— На его палубе о чалмах не было и помину… Виднелись, матросские колпаки на взбитых волосах, подвязанные под чисто выбритые подбородки.

— Республика устарела, брат. Это, пожалуй, верно. Снасти нашего старого Буцентавра[12] пришли в ветхость. Я не раз слышал, как говорили моему хозяину, что и крылатый лев святого Марка не летает уже так, как бывало в молодости.

— Твой хозяин, дон Камилло, рассуждает о судьбе города, потому что голова его находится в безопасности под крышей старинного замка святой Агаты. Если бы он отзывался с большим уважением о дожах и Совете Трехсот, его притязания на права предков скорее получили бы удовлетворение.

— А все-таки, Стефано, ты и сам не думаешь, чтобы республика приобрела еще трофеи для украшения собора и площади святого Марка? — заметил гондольер.

— Сопровождая твоего хозяина в прогулках, ты, приятель Джино, далек от того, что происходит в народе. Прошли красные денечки святого Марка, и наступают они для севера.

— Может быть…

— Джино! — раздался повелительный голос около гондольера.

— Слушаю, синьор.

Тот, кто прервал беседу двух товарищей, не проронив больше ни одного слова, жестом руки приказал подать гондолу.

— До свиданья! — прошептал поспешно гондольер.

Его собеседник пожал гондольеру дружески руку. Через минуту Джино оправлял подушки в палатке гондолы. Разбудив своего подручного, он вместе с ним взялся за весла.

Глава II

Войдя в гондолу, дон Камилло стоял, погруженный в задумчивость, до тех пор, пока лодка, управляемая искусными гребцами, не выбралась из тесноты и не направилась к Большому каналу.

— Тебе хочется показать свое искусство на гонках, Джино, и по справедливости ты заслуживаешь награды, — сказал дон Камилло. — С кем ты разговаривал, когда я позвал тебя?

— Это мой приятель из Калабрии, синьор. В последний свой приезд он клялся, что не вернется больше в Венецию, а теперь пригнал опять свою фелуку.

— А как его имя, и как называется его фелука?

— «Прекрасная Соррентинка», а его зовут Стефано Милано; он — сын старого вашего слуги, синьор. Его судно — одно из наиболее быстроходных, да и красотой может похвалиться.

Дон Камилло, казалось, заинтересовался разговором.

— «Прекрасная Соррентинка»! Как ты думаешь, мне когда-нибудь приходилось видеть эту фелуку?

— Очень возможно, синьор, потому что у ее хозяина есть родные в святой Агате, и он не раз оставлял свое судно зимовать на берегу около замка вашей светлости.

— Чего ему нужно в Венеции?

— Мне и самому хочется это знать. И хотя, вообще, я не люблю вмешиваться в чужие дела и хорошо понимаю, что скромность — лучшая добродетель гондольера, я все-таки не мог не поинтересоваться. Но все мои старания оказались без успеха.

Когда гондола приблизилась к Большому каналу, герцог вошел в палатку и прилег на элегантных подушках из черной кожи. Гондола плыла дальше. Джино, как старший, стоял на мостике кормы и с привычной ловкостью направлял лодку то вправо, то влево, лавируя между судами, попадавшимися по пути. Поровнявшись с одним из зданий, гребцы прекратили на время свою работу, оставив весла на поверхности воды, и ждали дальнейших приказаний хозяина.

Дворец, мимо которого плыла гондола, мог привлечь внимание как красотой и богатством внешних украшений, так и оригинальностью постройки. Его массивный мраморный фундамент устойчиво покоился среди волн, словно был поставлен на вершине утеса. Несколько гондол было привязано около широкой мраморной лестницы, ведшей к главному входу во дворец. Место стоянки гондол, окруженное остроконечными, наклонно стоявшими в воде столбами-сваями и защищенное ими от проходящих мимо барок, являлось как бы гаванью этого дворца.

— Куда ваша светлость пожелает отправиться? — спросил Джино.

— Домой.

Гребцы обменялись удивленными взглядами и круто повернули гондолу от этого богатого, но неприветливого здания. Войдя в более узкий канал, они вооружились короткими веслами и, подталкивая лодку вперед, громкими возгласами предупреждали встречные суда. Наконец, Джино остановил лодку как-раз около лестницы.

— Ты пойдешь со мной, Джино, — сказал дон Камилло, осторожно ступая на мокрый камень и опираясь на плечо слуги, — ты мне нужен.