В вечном долгу - [4]

— Учись. А то пойдешь хвосты быкам крутить.

Страна ежегодно праздновала дни железнодорожника и моряка, шахтера и летчика, солдата и физкультурника. Только не было праздника в честь того, кто кормил и одевал страну.

В Окладине был сельскохозяйственный техникум, и шли в него почти сплошь окладинские ребята и шли потому, что учиться им после школы было решительно негде. Правда, в городе открыли еще фельдшерско-акушерскую школу, но не в акушеры же идти, скажем, парню. Вот и падал скромный мальчишеский выбор на агронома.

Поступивших в техникум без дум о своей профессии и уж, конечно, без любви к ней всегда оказывалось большинство, и ребята открыто хвастали друг перед другом:

— Это я временно воткнулся в сельхознавоз. Стукнет восемнадцать, махну в авиационный. А что?

Алешка Мостовой зиму после смерти матери работал на лесопилке Дядловского химучастка, а летом собирал живицу. Но его все время тянуло к крестьянской работе, к полям, и он заявил Глебовне, что, как только кончится сезон подсочки, непременно перейдет в колхоз.

— В уме ты, окаянный народец? — остолбенела Глебовна. — Окстись. Глупый ты, Алешка. И-и-и — глупый. Ну вот столеченьки у тебя рассудку нету. Люди всеми силами норовят из деревни, а он нате — в колхоз. Да неуж ты не видишь, что деревню хотят извести всю, под корень? На что она в комунее такая деревянная да гнилая? Ну? Видно, обойдутся без деревень.

— А кто ж хлеб будет сеять?

— Ну, кто? Придумают что-ненабудь.

— Темнота ты, Хлебовна, непроницаемая.

— Ты больно светлый. В колхозе, с пустым-то желудком, гляди, насквозь остекленеешь.

Озабоченная Алешкиными словами, Глебовна надолго умолкла. Потом согласилась:

— Коль уж нравится крестьянствовать, так иди учись на агронома.

— А жить чем?

— С охотой пойдешь — в ниточку выпрядусь, помогу, Картошки насажаю, кабана пущу. В колхозе стану горбачить за двоих.

И ушел Алешка в Окладин, поступил в сельскохозяйственный техникум, чтобы потом вернуться домой агрономом.

Глебовна не могла желать лучшего. Крестьянка по крови и убеждению, она радовалась Алешкиной привязанности к земле, приятно сознавая в этом свою заслугу. И тогда, когда она отговаривала Алексея от деревни, в душе ее совершалась мучительно сложная работа. Глебовна всегда была убеждена, что труд землепашца — самый праведный и самый необходимый.

— Все, Алешка, стоит хлебом, — назидала она. — Что дороже всего на свете? Золото? Не-ет, Алешка. В голодный год, сказывают, священник нашего Дядловского прихода, отец Исай, за пуд ржицы отдавал свой золотой крест. А в ем, в кресте-то, осьмушка весу была. И никто не обзарился. Все, Алешка, в походе, в цене значит, при хлебе-батюшке.

Но Глебовна понимала и другое. По какой-то дичайшей нелепости, думала она, подвижнический труд хлебороба неблагодарно обесценен и унижен. И как ни горько, но люди уходят от него. Вместе со всеми должен уйти и Алешка. Что он, сломанное колесо в канаве, что ли?

— Валите все в город, пока не образумитесь, — не Алешке, а еще кому-то зло выговаривала Глебовна, и у нее закипали слезы от бессилия, от той явной несуразицы, какая совершалась в деревне.

И вот додумалась же как-то Глебовна, что надо ему учиться на агронома. Ученые люди везде были и будут в почете…

Ничто так не действует, как среда. Наслушался Мостовой разговоров товарищей и легко переметнулся в их сторону, будто и не было у него страсти выращивать хлеб. Стыдливо упрятал свою мечту и, как все, при случае похвалялся:

— А я, видимо, в геологическую партию запишусь. Душа у меня простор любит.

— И я с тобой, — совался под руку Мостового маленький и тщедушный Степка Деев, заядлый курильщик тугих дешевых папирос.

— Тебя не возьмут, Степа, — с нежным сочувствием говорил Мостовой, — здоровье у тебя слабое, да и куришь ты много.

— Брошу, — с готовностью обещал Степка. — Примут, и тут же брошу.

— Лучше уж в офицерское училище, — как всегда, степенно и веско говорил Сергей Лузанов, Алешкин односельчанин. — То ли дело — офицер: форма, погончики, хромовые сапожки со скрипом. За версту видно, командир идет. Рядовые перед ним навытяжку. А он идет — ноль внимания им.

— Это на тебя похоже, — поддакивал Мостовой.

Первая практика на селе еще тоньше огранила отношения ребят к своему будущему. Одни из них окончательно невзлюбили труд хлебороба, другие, наоборот, потянулись к нему, почуяв в нем нелегкую прелесть.

На практику Сергей Лузанов и Алеша Мостовой приехали в свой дядловский колхоз «Яровой колос». Сергей пошел в огородную бригаду, где работала его мать. Это рядом с селом. Алешка сам напросился к механизаторам, в поле.

Была весна. На полях шел сев и пахота. Мостового определили прицепщиком на тракторный плуг. Жил он вместе с механизаторами на полевом стане за Убродной падью. Погода стояла холодная, пасмурная. Часто перепадали дожди. Такими же смурыми ходили и люди в бригаде. Поднимались они раным-рано и, не выспавшись, были сердиты, ругались между собой, материли машины, начальство, землю, погоду, повариху Елену. Все это было не в диковинку Алешке, но вместе с тем и не нравилось ему. У него закипала злость на этих угрюмых людей, и он уж не раз покаялся, что пришел к ним. А механизаторы в рабочей сутолоке и знать не хотели, что думает о них будущий агроном.