В тупике бесконечности - [10]

– Смотри сама не врежься, – проворчал Егор. – Здесь гораздо меньше места, чем кажется.

Что за день такой? Любое хорошее начинание заканчивается одинаково дерьмово!

Однако дракон уже поднялся, опираясь на крылья, перекувыркнулся в воздухе и спланировал на плечо вошедшего в комнату отца. Босой, в рубахе и светлых льняных брюках тот выглядел на parvis de Notre-Dame, как паломник.

– Какая милая малость, – сказал он, скосив глаза на дракона. Если Ната была похожа на мать, то Егор – вылитый отец. Те же волевые черты лица, тот же прямой взгляд голубых глаз.

– Э! Дракоша мой! – шутливо возмутилась Наташа.

Но у робота на этот счет было другое мнение. Вцепившись металлическими лапами в рубаху на плече отца, он не собирался улетать. А когда сестра поднесла руку, чтобы забрать, открыл пасть из которой вырвался огонь. Испуганно взвизгнув, Натка отдернула руку.

Егор усмехнулся:

– Будем считать, что это подарок папе. Твой еще не сконструировали.

– Надеюсь, следующий подарок будет знать, что он мой.

– Я за этим прослежу.

– Леонид на связь еще не вышел? – спросил отец.

Егор пожал плечами:

– А должен? Я уже привык к тому, что он манкирует семейные застолья.

– Сегодня обещал быть, – вставила Ната.

Их обошла компания китайских туристов: все в панамках и с коммуникаторами, из которых раздавались голоса других китайцев.

– Предлагаю, сесть за стол, – сказал отец. – Пока эти фантомы нас не покалечили.

Они сели.

– Как на службе? – спросил отец.

У Егора мелькнула мысль рассказать про найденное на стройке тело женщины, но присутствие сестры остановило.

– Так, – сказал он. – Обычно.

Помолчали. Возникла та самая неприятная, давящая пауза, когда люди понимают, что им не о чем говорить. Егор подумал, что с коллегами на работе ему легче и проще, чем с собственной семьей. Особенно сильно это проявилось после повышения по службе, когда он получил доступ к информации, о которой гражданские знать не должны. Теперь постоянно нужно фильтровать, о чем можно сказать, а о чем – умолчать. Но, с другой стороны, именно осознание того, что благодаря таким, как он, родные могут встречать новый день без страха, наполняло его чувством нужности и незаменимости. И гордостью, что уж скрывать.

– Где мать? – спросил Бестужев-старший.

– Ушла искать вазу и пропала, – ответила Ната.

– Это на нее похоже. Надя! – крикнул он.

– Сейчас! – раздался из глубины квартиры мамин голос. – Ната, помоги мне принести горячее.

Ната неохотно встала из-за стола и, пройдя сквозь компанию пестро разодетых итальянцев, вышла из комнаты.

Егор взглянул на отца:

– Разве кухонного робота еще не починили?

– Старая модель, на такую уже не найти комплектующих.

– Значит, надо нового купить.

– Надо, – кивнул тот. – Но все время какие-то непредвиденные расходы вроде омоложения или замены цвета кожи.

– Ага. Это тоже нужно. Сейчас быть не модифицированным – означает неполноценность. В конце концов, люди должны стремиться к совершенству. Еще в Древней Греции воспевали человека сильного, прекрасного.

Отец поморщился. Видя его невыраженный скептицизм, Егор с непонятным самому себе пылом продолжил:

– А что тут такого? Благодаря работе с ДНК, ученым удалось победить такие заболевания, как рак. Еще сто лет назад, лишившись руки или ноги, человек был вынужден довольствоваться протезами. А сейчас для него выращивают новую конечность. С трансплантацией органов тоже никаких проблем, не нужно годами ждать доноров. Инвалидов почти нет, смертность от болезней вообще прилично сократилась.

– Вот именно, – с улыбкой вставил отец. – Сократилась, но не искоренена. Как прежде, процесс тормозит бюрократическая машина. Модификации все еще остаются дорогостоящим удовольствием, прерогативой состоятельных граждан. Базового пакета «модекс», выданного государством, едва хватит, чтобы новый мизинец себе пришить. А чтобы получить квоту, нужно собрать кипу документов и обойти десятки инстанций. Не потому ли появляется так много шарлатанов и подпольных лабораторий?

– Для борьбы с нелегальщиной существуем мы, – с достоинством парировал Егор.

– Борьба ради борьбы, – пожал плечами отец. – Ну, по крайней мере, ты без работы не останешься.

У Егора зажгло в груди от гнева. Отец как будто насмехался над ним, ставил существование отдела БНМ под сомнение.

– Пока будут ограничения, всегда будут и те, кто пытается их обойти, – невозмутимо продолжал Бестужев-старший. – Я еще помню рассказы твоего деда о временах, когда модификации перешли из области научных экспериментов в общедоступное благо. Тогда всех охватила эйфория: нет старости, нет болезней. По телевизору транслировали мимишные видео о тигрятах и медвежатах которые ковыляли на трех лапах, а теперь весело перепрыгивают через горные ручьи и лазают по деревьям. Дети бегут по траве к матерям.

Перед глазами Егора возникла стройка. Грохочущие самосвалы, ковши бульдозеров, роющие землю там, где когда-то было озеро, где осталось его детство. Он уже не сможет прийти туда со своими будущими детьми, развести на берегу костер и сказать: «А, помнится, мы с твоим дедом тут…» Чувствуя потребность что-то сделать, Егор встал, подошел к стеновой панели и отключил «Умный дом». Исчез величественный Нотр-Дам, площадь, разноголосые туристы. На Бестужевых обрушилась тишина, стены стали безукоризненно белыми, точно они попали в снежную пещеру. Из кухни донесся звон посуды и смех матери.