В тумане тысячелетия - [99]

Велемир выхватил из-за пояса жертвенный нож и, прежде чем бросившийся к нему Рюрик успел удержать вооружённую руку, изо всей силы всадил нож себе в грудь.

— Прощай, родина! — прохрипел несчастный. — Умирает верный твой сын.

Велемира едва успели довести до скамьи. Кровь оросила его белую одежду. Он тяжело дышал. Рана была нанесена умелой рукой, и спасти несчастного не было никакой возможности.

— В позорном плену берега Ильменя! — шептал умирающий. — Нет сил вынести этой ужас... но виноваты сами роды... Прав ты, Гостомысл: пока не будет над родами славянскими единой крепкой власти, всякий, кто захочет, будет понукать ими.

Судорога пробежала по иссохшему телу старого жреца. Ещё миг, и его не стало.

Так ушёл из жизни главный поборник славянских вольностей, не нашедший в себе сил перенести позорный плен своей страны, в счастливую будущность и могущество которой он свято верил.

10. Названые братья

икуя, возвратились на родные берега скандинавские дружины. Повсюду население и городов, и деревень выбегало к героям навстречу, когда их ладьи причаливали для отдыха в тихих гаванях.

Слава Рюрика всё росла. Из простого, безвестного варяга он стал народным героем, имя которого воспевали в сагах вещие скальды.

Вот наконец и Сигтуна.

Долго помнил Рюрик этот знаменательный для него день возвращения на берега, где для него одного билось любящее женское сердце.

Всё ближе подходят ладьи к скалистым берегам; к вою ветра, к реву прибоя, слышно на ладьях, как примешивается гул голосов — это толпы людей высыпали встречать победителей.

С замирающим сердцем стоит Рюрик на почётном месте своего корабля. Глаза его устремлены вдаль, тревожное чувство теснит грудь.

Что-то Эфанда? Ждёт ли она его?

Наконец причалили ладьи. Началась высадка.

Величавый, полный достоинства стоит конунг Бела у самого морского прибоя. Лицо спокойно, никаких признаков волнения в глазах. С обеих сторон окружают его соратники, а позади их волнуется народ.

Смиренно склонив голову, подходит к старому конунгу Рюрик.

«Что он скажет? Доволен ли?» — думает витязь.

— Приветствую тебя, сын мой! — слышит он над собой торжественный голос Белы. — Ты в далёких землях покрыл славой страну, которая стала тебе второй родиной. Ты отомстил дерзким дикарям за гибель её лучших сынов. Ты — славный берсерк.

Бела велел варягу подняться и запечатлел на лбу у него поцелуй.

— Ты на поле брани заслужил своё новое имя! — продолжал конунг. — И ты достоин его... Да славится во веки веков между народами имя Рюрика!..

— Не я один, отец, ходил на Ильмень, — напомнил Рюрик. — Скажи о тех, кто был со мной.

— Все они храбрецы... Да примет павших в чертоги свои светлая Вальгалла. И да помянут их имена скальды в своих песнях... Те же, кто вернулся на берега скандинавские, пусть довольствуются всеобщим почётом... Но перестанем говорить!.. Идём! Чертог мой готов для победного пира. А тебя!.. Тебя ждёт не дождётся моя Эфанда.

Краска залила лицо Рюрика.

— Эфанда! О, не томи, отец. Скажи мне, по-прежнему ли она любит меня?

— Об этом спроси у неё самой. А теперь идём!..

При звуках рогов тронулись вслед за Белой и Рюриком все вожди возвратившихся дружин в палаты.

Там действительно всё было готово для пира.

Расставлены длинные дубовые скамьи и столы. Последние покрыты ткаными покрывалами — работы Эфанды и её подруг. Для Белы, Рюрика, Олофа и начальников дружин были приготовлены места на южной скамье, считавшейся у скандинавов почётной. Место Белы возвышалось над другими, так что отсюда он мог видеть всё происходившее на пиру. Против почётной южной скамьи, на северной, посередине её, устроено было другое возвышение, предназначавшееся для хозяйки дома... Долго оно оставалось пустым в палатах конунга, но теперь по праву взрослой дочери должна была занять его Эфанда.

На длинных столах помещались кушанья, а на других, поменьше, стояли чаши и кубки с крепким мёдом и пивом.

Не долго рассаживались гости — торопились угощаться. Едва расселись, старый конунг поднял чашу в честь небожителей — асов. Вслед за тем славный скальд Гуинар — краса Скандинавии, — поместившийся у ног Белы, запел в честь вернувшегося победителя новую сагу, первый куплет которой заканчивался припевом:

— И в пути провожала его

Белоснежная дочь короля

До тех мест, где кончаются шхеры...

Лишь только смолкли последние звуки арфы, сопровождавшие припев, как широко распахнулись восточные, предназначенные для входа женщин, двери[16], и в них показалась Эфанда. На голове её было белое, вытканное золотом покрывало невесты, а руки — унизаны золотыми браслетами и кольцами.

С восторгом смотрел Рюрик на свою будущую подругу жизни. С каким отрадным чувством он бросился бы теперь к её ногам! За одно её ласковое слово отдал бы он и всю свою славу, и самое жизнь.

После почтительного поклона конунгу Эфанда заняла своё место, и пир снова зашумел. Слуги, привыкшие к своему делу, быстро разносили между пирующими тяжёлые чаши с мёдом. Щедрой рукой раздавал Бела в подарок храбрецам золотые кольца, запястья. А Гуинар под звуки арфы громко воспевал их подвиги.

— Нет, Рюрик! — воскликнул Олоф. — Мы с тобой делили и радость, и горе, и плен постыдный, и сладость побед... так отчего же мы до сих пор не братья?..