В тумане тысячелетия - [104]

Под звуки вечевого колокола сошлись старейшины и весь народ новгородский на площадь. На этот раз с первого взгляда было видно, что вече собиралось какое-то совсем особенное. Оно не носило своего обычного бурного характера. Не слышно было задорного звона вечевого колокола. Он прозвонил уныло, тоскливо, грусть наводя на новгородские сердца, и смолк. Все были смущены, растеряны, каждый из вечевиков угрюмо молчал.

Не вышел на звон тот, кого давно уже привык Новгород да и все его соседи считать мудрейшим из мудрецов. Совсем одряхлел Гостомысл. Тлеет ещё искра жизни в его разрушающемся теле, но силы уже окончательно оставили его.

Это ещё более смущает вечевиков... Прежде речью мудрой, советом разумным вызволял посадник своих сограждан из всякой опасности, а теперь кто их из беды вызволит? Кто доброе слово им скажет?

При всеобщем смущении началось вече.

— Мужи новгородские и людины, — заговорил старейшина одного из сильнейших соседних племён, кривичей, — от лица всех родов наших держу я речь к вам: нельзя жить так, как живём мы! Посмотрите, что творится на Ильмене! Восстал род на род, не стало правды.

— Верно! — раздались отдельные восклицания. — Пропала правда с Ильменя!

— Совсем житья не стало. При варягах куда лучше жилось. Все знали, у кого искать управу.

— Так вот вы и рассудите, как быть нам, — продолжал кривич. — Пока вы там у себя на Ильмене спорили да ссорились да кровью родною землю свою поливали, ничего не говорили мы... а вот нынче и нам от вас терпеть приходится. Не дают нам спокойной жизни ваши буяны... Приходят с мечом и огнём в нашу землю, терпенья не стало совсем. Страдаем тяжко мы.

— И нам тяжко, и мы! — подхватили старейшины веси, мери и дреговичей. — К вам управы пришли искать. Уймите вы своих на Ильмене.

Мужья новгородские смущённо молчали, не зная, что и отвечать на эти вполне справедливые укоры.

— Почтенные старейшины, что и сказать вам, не ведаем мы, — потупив глаза, заговорил заменявший Гостомысла посадник из степенных бояр. — Стыдно нам, ох как стыдно, а что поделать с нашей вольницей — не знаем. Слабы мы после варяжского нашествия, сами вы видите; как гнали мы варягов, полегли наши силы ратные на поле брани, да и до этого ещё варяги как пришли, многих побили, вот теперь никто и знать не хочет великого Новгорода.

— Великое спасибо вам за слово это, за признание честное! — крикнул старейшина кривичей. — Не потаили вы от нас правды, хотя и горька она, вот и мы теперь вам тоже скажем, что решено у нас на нашем вече. Тоже правдиво скажем. Хотите ли выслушать нас?

— Говори! Говори! Слушаем! — раздалось со всех сторон.

— Решили мы сами обороняться огнём и мечом, решили разорить гнёзда разбойничьи на Ильмене, и прямо говорю: идём на вас войной...

— И мы к кривичам пристанем! — выступил посланец мери. — Скажи своим: и меря вместе с кривичами на Ильмень боем идёт!

Выступил старейшина дреговичей.

— Правду сказал посланец кривичей, — заговорил он, — и нам, дреговичам, не остаётся ничего другого делать, как взяться за оружие и всем вместе идти на вас войною! Знайте же это.

— Война так война! Бой так бой! — закричали более молодые и горячие из собравшихся на вече. — Ишь чем пугать вздумали... Не таких мы видали. На что варягов — и тех прогнали! А варяги не чета вам! Суньтесь только — всех повырежем.

— Не без нас вы с варягами справились! — возразил кривич. — А вот что я скажу вам: если отвернётся от нас ратное счастье, так порешили мы обратиться за помощью к ханам хазарским.

Как громом поразила эта весть новгородцев...

— Опять польётся кровь славянская! — с горем воскликнули бояре. — Прогневали, видно, Перуна мы, ослепляет он нас!.. Брат на брата смертным боем идёт и чужаков на брата ведёт. Страшное дело! Грозное дело!..

Вдруг всё вече как-то странно заволновалось. В толпе раздались крики изумления и восторга, почти все обнажили головы.

— Что случилось, что там? — послышались тревожные вопросы с вечевого помоста.

— Гостомысл! Гостомысл! — раздались им в ответ громкие, радостные крики.

16. Счастье Гостомысла

Страха не страшусь,

Смерти не боюсь!

Лягу за царя, за Русь!

Из оперы «Жизнь за царя»

ействительно, Гостомысл захотел присутствовать на этом последнем в его жизни вече...

Дряхлый старец не мог идти сам. Ноги давно уже не держали его ветхого тела, и он приказал нести его на носилках...

Было что-то торжественно-трогательное в этом шествии... Четверо рослых молодцов, на лицах которых ясно выражалась глубокая скорбь, высоко несли лёгкие носилки, где полулежал-полусидел ветхий старец с поникшей на грудь головой. Длинные седые волосы его развевались на ветру, руки беспомощно повисли, лицо приняло землистый оттенок, только глаза одни по-прежнему сияли почти юношеским блеском.

Окружавшая вечевой помост толпа с почтением расступилась, пропуская вперёд носилки. Сердца всех забились надеждой — все предвидели, что Гостомысл, много раз выручавший народ славянский своим мудрым словом, и теперь найдёт выход из того положения, в которое поставили приильменцев их раздоры.

Носилки с Гостомыслом внесли и поставили на площадку вечевого помоста у самого колокола.