В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать - [21]
За два года до того Опперпут в своей брошюре о НСЗРС писал: «В самую основу новой организации была положена ими ложь, интриги и фальшь: они превратили ее в аппарат шпионажа против Советской России, для обслуживания разведывательных Бюро Иностранных держав. Они думали сделать ее устойчивой при помощи гнусного шантажа…»[91] Теперь он был вынужден служить в организации, образовывавшей собой гротескную инверсию той ситуации, которую он с таким жаром осуждал, находясь в тюрьме.
Появление супругов Шульц подводило Стауница к существенному перелому в умонастроении и пересмотру прежних политических оценок и предпочтений. Самый характер и содержание «легенды» предстали перед ним в новом свете под впечатлением от встречи с кутеповскими эмиссарами. Свои функции он переставал воспринимать как целиком «патриотические» (дезинформация западных генштабов) или «антимонархические» (наблюдение за МОЦР). «Трест» становился для него объектом гадания в сложной комбинации сил политической игры, куда вовлечены такие крупные фигуры, как Кутепов, Врангель или великий князь Николай Николаевич. Всепоглощающая готовность «галлиполийцев» — супругов Шульц — к самопожертвованию в борьбе с властью большевиков заставили Стауница взглянуть без прежнего презрения и на «белое дело», и на «эмиграцию». Они ничем не напоминали «краснобая» и «шантажиста» Савинкова и его окружение. Супруги Шульц создавали прямой канал связи с Западом, с Кутеповым. С их появлением центральное место Стауница в «Тресте» закреплялось не столько по распоряжению «сверху», сколько в соответствии с непредвиденной логикой происходившего. Общение с М. В. Захарченко-Шульц придавало вес «парижскому» ответвлению организации, а Кутепов воспринимался почти как непосредственный партнер. Роль, принятая на себя Опперпутом, становилась для него ощутимой реальностью.
С другой стороны, «неприкасаемый» статус, предоставленный супругам Шульц чекистами, вытекал из особого интереса ГПУ к генералу Кутепову. ГПУ решило усилить позиции Кутепова в растущем соперничестве с Врангелем (охватывающем, в частности, и конкуренцию по линии связей с «внутренней Россией») и обеспечить благоприятные условия для тесных контактов генерала с руководителями «Треста»[92]. Не только «провал» Захарченко-Шульц, но даже и любое серьезное подозрение гостьи относительно аутентичности «Треста» могло поставить под удар все достижения Якушева и Потапова и лишить ГПУ контроля над центрами политической и общественной активности эмиграции. Наличие кутеповских курьеров в Москве и их повседневный контакт с МОЦР способствовали принятию вел. кн. Николаем Николаевичем в марте 1924 года решения о переводе генерала Кутепова под свое начало и сосредоточении в его руках всей внутрирусской (боевой) работы. 6 июня 1924 года в Данциге состоялась первая встреча Якушева с Кутеповым, после которой оба направились в Шуаньи для аудиенции с Николаем Николаевичем[93]. Конечно, такая аудиенция не могла бы состояться, если бы содержание отчетов кутеповских посланцев в России не оправдывало ее проведения. Для контраста интересен следующий факт. Как пишет Л. М. Голубев, «генерал Врангель, в свою очередь, и без согласования с МОЦР послал в СССР своего представителя Бурхановского. Чтобы показать Врангелю, что всякие действия без предварительной договоренности с МОЦР могут привести к провалу, Бурхановский был арестован»[94]. С возвышением Кутепова интерес МОЦР к Врангелю заметно ослабевал.
Таким образом, обособить и разъединить «провокационный» (провоцирующий) и «нейтрализующий» (контролирующий) факторы в деятельности «Треста» невозможно. Она в такой же степени стимулировала радикальные установки и силы в эмигрантской верхушке, в какой стесняла, сдерживала их.
Тот же исследователь отмечает дальнейшее расширение связей «Треста» с Западом:
К этому времени расширяется и география деятельности «Треста»: через Р. Бирка устанавливаются отношения с финской разведкой и с резидентом британской разведки в Гельсингфорсе, представителем вел. кн. Ник. Ник. там Н. Н. Бунаковым. С приходом к власти консервативного правительства в Англии британская служба безопасности начинает проявлять интерес к «Монархической организации центральной России». Было открыто «окно» на советско-финской границе, остававшееся открытым вплоть до инсценировки убийства Сиднея Рейли в сентябре 1925 г. Ответственным за это «окно» был поставлен чекист Тойво Вяха (И. Петров)[95].
Какие сложные расчеты стояли за «трестовской» игрой и в каком направлении она велась, видно из докладной записки В. А. Стырне, резюмирующей деятельность «Треста» в 1924 году:
В отношении группы Николая Николаевича была проделана работа в направлении того, как Трест переживает сейчас критический момент из-за недостатка средств и из-за провалов, которые произошли в результате усиления деятельности ГПУ. Кроме того, николаевской группе был послан ряд писем, где Трест высказывал свои опасения в связи с возможностью интервенционистских настроений в среде эмиграции, причем было указано, что эти разговоры заставляют ГПУ громить всевозможные организации, где часто попадаются и наши люди. В ответ на это соображение мы получили от некоторых групп вполне сочувствующие ответы. Проделанная в предыдущие месяцы работа по части разложения николаевской группы дала свои результаты. Дело в том, что мы усиленно настаивали на свидании Ник. Ник. с Врангелем, в надежде на то, что их формальное примирение внесет полный раскол, сами же мы сумеем остаться не только в стороне, но и сохранить хорошие отношения с расколовшейся группой и отдельными ее частями. После наших побудительных писем свидание это состоялось, примирение произошло, в результате Ник. Ник. подчиняет все офицерские союзы, Союз галлиполийцев и т. д. Врангель, Кутепов отходят от Ник. Ник. на второй план, это вызывает недовольство среди офицерских союзов. Врангель остается на своей прежней позиции и продолжает интриговать против Ник. Ник. Офицерские союзы в данное время, по сведениям, почерпнутым из разных источников, находятся в состоянии распада. Трест же продолжает переписываться и сохраняет прежние хорошие отношения и с Кутеповым, и с Ник. Ник., и с Врангелем. <…>
Книга рассказывает о крупнейших крестьянских восстаниях второй половины XIV в. в Китае, которые привели к изгнанию чужеземных завоевателей и утверждению на престоле китайской династии Мин. Автор характеризует политическую обстановку в Китае в 50–60-х годах XIV в., выясняет причины восстаний, анализирует их движущие силы и описывает их ход, убедительно показывает феодальное перерождение руководящей группировки Чжу Юань-чжана.
Александр Андреевич Расплетин (1908–1967) — выдающийся ученый в области радиотехники и электротехники, генеральный конструктор радиоэлектронных систем зенитного управляемого ракетного оружия, академик, Герой Социалистического Труда. Главное дело его жизни — создание непроницаемой системы защиты Москвы от средств воздушного нападения — носителей атомного оружия. Его последующие разработки позволили создать эффективную систему противовоздушной обороны страны и обеспечить ее национальную безопасность. О его таланте и глубоких знаниях, крупномасштабном мышлении и внимании к мельчайшим деталям, исключительной целеустремленности и полной самоотдаче, умении руководить и принимать решения, сплачивать большие коллективы для реализации важнейших научных задач рассказывают авторы, основываясь на редких архивных материалах.
Что же означает понятие женщина-фараон? Каким образом стал возможен подобный феномен? В результате каких событий женщина могла занять египетский престол в качестве владыки верхнего и Нижнего Египта, а значит, обладать безграничной властью? Нужно ли рассматривать подобное явление как нечто совершенно эксклюзивное и воспринимать его как каприз, случайность хода истории или это проявление законного права женщин, реализованное лишь немногими из них? В книге затронут не только кульминационный момент прихода женщины к власти, но и то, благодаря чему стало возможным подобное изменение в ее судьбе, как долго этим женщинам удавалось удержаться на престоле, что думали об этом сами египтяне, и не являлось ли наличие женщины-фараона противоречием давним законам и традициям.
От издателя Очевидным достоинством этой книги является высокая степень достоверности анализа ряда важнейших событий двух войн - Первой мировой и Великой Отечественной, основанного на данных историко-архивных документов. На примере 227-го пехотного Епифанского полка (1914-1917 гг.) приводятся подлинные документы о порядке прохождения службы в царской армии, дисциплинарной практике, оформлении очередных званий, наград, ранений и пр. Учитывая, что история Великой Отечественной войны, к сожаления, до сих пор в значительной степени малодостоверна, автор, отбросив идеологические подгонки, искажения и мифы партаппарата советского периода, сумел объективно, на основе архивных документов, проанализировать такие заметные события Великой Отечественной войны, как: Нарофоминский прорыв немцев, гибель командарма-33 М.Г.Ефремова, Ржевско-Вяземские операции (в том числе "Марс"), Курская битва и Прохоровское сражение, ошибки при штурме Зееловских высот и проведении всей Берлинской операции, причины неоправданно огромных безвозвратных потерь армии.
“Последнему поколению иностранных журналистов в СССР повезло больше предшественников, — пишет Дэвид Ремник в книге “Могила Ленина” (1993 г.). — Мы стали свидетелями триумфальных событий в веке, полном трагедий. Более того, мы могли описывать эти события, говорить с их участниками, знаменитыми и рядовыми, почти не боясь ненароком испортить кому-то жизнь”. Так Ремник вспоминает о времени, проведенном в Советском Союзе и России в 1988–1991 гг. в качестве московского корреспондента The Washington Post. В книге, посвященной краху огромной империи и насыщенной разнообразными документальными свидетельствами, он прежде всего всматривается в людей и создает живые портреты участников переломных событий — консерваторов, защитников режима и борцов с ним, диссидентов, либералов, демократических активистов.