В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать - [115]
Финляндия, в которой власть в течение последнего года принадлежала социал-демократам, как раз в течение этого периода стала на путь явной поддержки открытой антисоветской деятельности, причем деятельности самой подлой, самой кровавой, самой реакционной части эмиграции. Она предоставила в распоряжение ее не только свою территорию, но и материальные ресурсы (оружие, снаряжение), но и людей (проводников, инструкторов), но и весь организационный и технический аппарат своих воинских штабов, превратив, таким образом, «социал-демократическую» Финляндию в плацдарм для развертывания контрреволюционных сил против СССР. Этот урок процесса должен быть особенно учтен, и трудящиеся советских республик, конечно, не забудут его[477].
Привлекая материалы допросов Савинкова, Эльвенгрена и Рейли, брошюра Кичкасова описывала попытки покушений на советских руководителей в 1922 году, указывала на причастность Торгово-Промышленного Союза в Париже к финансированию и организации этих действий, подчеркивала тесные связи, установленные между белоэмигрантскими группами и британской разведкой после прихода к власти консервативного правительства в 1924 году, приводила письмо Рейли к Н. Н. Бунакову (1925), выдвигавшее программу террора как единственного пути свержения власти большевиков, и констатировала превращение Финляндии с весны 1927 года в очаг антисоветской деятельности. Со ссылкой на показания Болмасова она назвала М. В. Захарченко-Шульц агентом финской разведки.
Замечательно, что при этом в брошюре была опубликована фотография с подписью: «М. В. Захарченко-Шульц — организатор террористических групп в Финляндии и участница покушения на взрыв общежития сотрудников ОГПУ в Москве. Убита 19 июня 1927 г. при перестрелке с красноармейцами в районе ст. Дретунь» (стр. 36), — изображавшая молодую улыбающуюся женщину, не имевшую ничего общего (по словам знавших ее лиц в эмиграции) с реальной представительницей Кутеповской организации в Москве[478]. Другими словами, портрет был помещен в каких-то дезинформационных целях, тем более явных, что подлинная фотография М. В. Захарченко, предоставленная генералом А. П. Кутеповым, была к тому времени уже хорошо известна: она была напечатана при статье Н. А. Цурикова в газете П. Б. Струве Россия 12 ноября. Какова цель такого «иконографического» поединка, развернувшегося на страницах эмигрантской и советской печати? Ответ, возможно, состоит в том, что эта борьба была частью закулисной игры вокруг руководителя финляндской боевой группы Кутепова Г. Н. Радковича, в сентябре пославшего письмо в ГПУ, выражавшее веру в то, что жена его жива, и предлагавшее сотрудничество в обмен на информацию о ней. Публикация ложной фотографии могла способствовать созданию впечатления, что в перестрелке убита была другая женщина.
Но еще более затемняющим реальность было в книге Кичкасова описание майского перехода границы Захарченко и ее спутников:
Наконец, когда формирование групп закончено, постановлено было в конце мая месяца перебросить на советскую территорию первую партию. В нее входили: М. В. Захарченко-Шульц, Ларионов, Соловьев, Мономахов, Петерс, Сольский и Болмасов.
В последний момент Сольский и Болмасов от экспедиции были отставлены по чисто техническим причинам, так как проводники капитана Розенстрема указывали на рискованность переброски большой партией. Таким образом, в СССР пошли только первые шесть из перечисленных лиц. Отправились все с дачи Фролова и границу переходили при помощи проводников финляндской разведки. Начальник разведывательного отдела штаба 2-й дивизии, капитан Розенстрем, как сказано, был полностью в курсе дела. <…>
Перейдя границу, группа разделилась на две части: Ларионов, Соловьев и Мономахов направлялись в Ленинград, Захарченко-Шульц и Петерс — в Москву (с. 40).
Приведенный кусок является ключом к истолкованию загадочной особенности брошюры Кичкасова, обратившей на себя внимание современных читателей: ни в этом фрагменте, ни в книге в целом пи разу не упомянуто — вопреки предыдущим отчетам советских органов — имя Опперпута. Но процитированные строки позволяют обнаружить, как это имя было удалено из повествования. Легко догадаться, что в оригинальном тексте второго предложения должно было быть не семь имен, а восемь. Лишь тогда последняя фраза о том, что после отстранения двух «в СССР пошли только первые шесть из перечисленных лиц», являлась арифметически точной.
А фактически точной она была бы, если в списке во втором предложении стояло бы и имя Опперпута. Таким образом, Опперпут, явно фигурировавший в первоначальном варианте брошюры, был по каким-то причинам внезапно вычеркнут из окончательного текста редактором или цензурой. Они впопыхах не смогли заметить и залатать все возникшие в результате вычеркивания дыры, поскольку главное их внимание было направлено на переделку всего отчета о гибели участников диверсии на М. Лубянке (хорошо известного по июльским публикациям). Вот как теперь описывались эти события:
