В тишине, перед громом - [20]

— Тебе, дорогой. Только что фельдпочта доставила. Читай, пожалуйста, скорей.

Отлепив сургучные лепешки и сложив их на краю захаряновского стола, откуда начальник горотдела тут же смахнул их в корзину, я вскрыл пакет. Это было сообщение от Нилина: «Совершенно точно установлено, что Грюн получил материалы из Нижнелиманска, есть основание полагать, что материалы ценные. Форсируйте поиск».

Ох, не Петра Фаддеича это фраза — «форсируйте поиск»... Так и встает за нею товарищ Лисюк...

«Что же мы имеем? — думал я на обратном пути. — Мы имеем еще одно ясное и точное доказательство, что работа немецкой разведки в Нижнелиманске не мираж. И поиск, уважаемый товарищ Лисюк, дорогой наш начальник, форсировать мы обязательно будем».

Когда я рассказал о нилинском сообщении ребятам, Славин воскликнул:

— Вот зачем приезжал сюда Вольф — за этими материалами! А передал их ему Верман! Но у кого он их получил?

— А может, привез с собой? — в тон ему добавил я.

— Правильно! Четко работают немцы, ничего не скажешь. Точный расчет. Но и Нилин оперативен — сразу узнал. — Славин приостановился и зорко посмотрел на меня. — Вас, по-моему, что-то смущает, Алексей Алексеич.

— Понимаешь, какая штука, Славин... Да ты перестань бегать из угла в угол. Сядь. Что у тебя за манера — то разляжешься на чужой постели прямо в ботинках, то носишься по комнате как угорелый.

Славин послушно уселся на круглый пуфик возле трюмо.

— Так вот что я хочу тебе сказать... Фельдъегерь с пакетом от Нилина прибыл сегодня. Как ты полагаешь, когда он выехал из Одессы?

— Ну, я думаю, часов в шесть-семь утра.

— Правильно. В шесть тридцать.

— Ну и что?

— А вот с этим сугубо секретным документом ты знаком? — Я вытащил из кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги, который по пути захватил у портье. — Полюбопытствуй.

Славин развернул лист и прочитал:

— «Расписание движения пассажирских судов Черноморского пароходства. Навигация тысяча девятьсот тридцать третьего года».

— Взгляни сюда. — Я ткнул пальцем в строку: «Линия Одесса — Нижнелиманск. Пароход «Котовский». — Видишь? «Прибытие в Одессу...».

— «Прибытие в Одессу, — повторил Славин, — шесть часов сорок минут».

— Вывод?

— Вольф не вез документы Грюну, — сказал Славин, выпрямляясь на пуфике. — Значит, эта версия — пшик.

— Логично, — согласился я, забирая у него расписание и снова пряча в карман. — Других выводов ты не видишь?

— Вижу. Выходит, у немцев действует еще какой-то канал, который нам неизвестен.

— Опять логично. С одной поправкой. Возможно, один из истоков этого канала нам удалось засечь.

— Вы серьезно!?

— Считаю твой вопрос чисто риторическим. Кирилл, слушай внимательно, потому что теперь этим займешься ты.

— Я внимательно слушаю, Алексей Алексеич, — сказал Кирилл. — А где это мы его засекли?

Я рассказал об открытии, сделанном в секретной части судостроительного завода.

— Кирилл, — сказал я, — с завтрашнего дня Рита Лазенко — твоя подопечная. Ты должен найти следующее звено этой цепочки. Ясно?

Кирилл молча кивнул. Он воспрял духом.

— Но это не все. Из сообщения Нилина вытекает еще один факт. Коль скоро Вольф приезжал не за информацией...

— Значит, — перебил меня Славин, — они с Верманом занимались здесь чем-то другим!

— Совершенно верно. Итак, у нас задача не с одним неизвестным, а с двумя. И этот второй икс на твоих плечах, Славин. С Вермана не спускать глаз. Что ты о нем узнал?

— Фридрих Верман. Германский гражданин. Инженер-кораблестроитель. Родом из Гамбурга. С 1928 года в качестве иностранного специалиста работал на Адмиралтейском заводе в Ленинграде. В Нижнелиманск приехал по приглашению Аркадия Константиновича Кривопалова, главного инженера судозавода. Кривопалов раньше был замом главного инженера на Адмиралтейском заводе.

— Странно. А до двадцать восьмого года Верман в СССР не бывал?

— По анкете — нет. А на самом деле — кто знает. Если он «наш» Верман, — значит, был.

— Спасибо — разъяснил! Выходит, и это неизвестно. А между тем — самый важный пункт.

— Я понимаю. Постараюсь выяснить.

— С Кривопаловым ты говорил?

— Говорил. Он очень хорошо о Вермане отзывался. Мировой, говорит, парень. И вообще, Алексей Алексеевич, должен вам сказать, маскируется он — блеск! Море обаяния. Морда — женщины наверняка помирают. Словом, не знай я, что он такое, никогда бы и в голову не пришло.

— Что ты мелешь, Славин? То же мне — физиономист! При чем тут морда и море обаяния? Знаешь, кто с виду был самый обаятельный мужик из всех, кого я в жизни видел?

— Кто?

— Емельян Бабочка, атаман банды, которая действовала отсюда неподалеку. Очевидцы рассказывали: привяжет человека к дереву и со своей обаятельной улыбкой садит в него из маузера.

— Да я понимаю. Но уж очень симпатичный парень, этот Верман. Ни дать ни взять Дуглас Фербенкс. Да вот, взгляните. У меня фото есть.

С фотографии смотрело и вправду привлекательное мужское лицо. Но меня в этом лице заинтересовала отнюдь не его красота.

— Очень старый снимок?

— Почему старый? — удивился Славин. — Самый что ни на есть последний.

— Значит, ему сейчас лет двадцать пять, что ли?

— Двадцать семь. Он девятьсот шестого года.

— Так в каком возрасте Фридрих Верман оказал незабываемые «услуги фатерлянду»? А? В двенадцать лет? Или, может, в восемь?