В Тигровой балке - [25]

Массы зимующих птиц рассредоточивались по всем озерам вахшской поймы, перемещаясь непрерывно с одного озера на другое в поисках пищи. Небольшие группы уток и куликов всегда можно встретить на любом озере, но иногда удавалось напасть на скопления многих сотен этих птиц на глухих, мало посещаемых человеком озерах. Так, например, в середине декабря 1958 года я совершил попытку пробраться в центр затопленных дебрей. К этому времени вода из сбросных каналов ирригационной вахшской системы окончательно затопила всю пойму. Дороги покрыл метровый слой воды, и до озер в глубине этих зарослей почти невозможно было добраться. Долго мы блуждали по воде в поисках бродов, и, когда, отчаявшись, собирались уже повернуть назад, выбрались наконец куда нужно. Размеры озера Базовского сейчас были весьма солидны — около одного квадратного километра, посредине находился плоский, заросший свежей травой островок. На этом островке, радостно гогоча, паслось полторы сотни серых гусей. Им было чему радоваться, так как они были совершенно недоступны для охотников. Чуть подальше плескалось еще два табунка гусей, штук по сорок в каждом, а всю середину озера заполнили кряквы, серые утки, чирки, свиязи, всевозможные крохали и бакланы. По сторонам, ближе к берегу, торчало боевое охранение — группы серых и белых цапель. Но это было еще не все. Пока я лежал в прибрежных зарослях, отмечая в записной книжке состав и величину кормящихся стай, из рогозовых зарослей в северном конце озера стали выплывать одна за другой черные точки лысух. Число их все возрастало, и скоро добрая половина озера сделалась от них прямо-таки черной. Их было здесь не менее семи сотен. Над всем этим гомонящим и плещущимся со страшным шумом базаром в синем прозрачном небе плавно кружили орланы-белохвосты и белоголовые сипы. Иногда гуси с громким гиканьем и гагаканьем поднимались в воздух и делали рекогносцировочный круг, чтобы потом с великим шумом и плеском плюхнуться на старое место. Или лысухи вдруг начинали перелетать с одного конца озера на другой. Сначала поднимались в воздух отдельные птицы, затем десятки, а потом уже целые сотни их со страшным плеском взмывали в воздух и перелетали на другое место. В воздухе все время стоял свист утиных крыльев… Когда я возвращался назад, то наткнулся на какого-то браконьера, этакого кустаря-одиночку. Он сидел в кустах у озера и, глядя волчьими глазами на недосягаемые утиные табуны, молча глотал слюни. Я вконец испортил ему настроение, отобрав ружье.

Другой такой поход мы совершили в конце января 1959 года. Путь был долгий и трудный. Только к вечеру, чуть ли не вплавь преодолевая затопленные места, мы добрались до одного озера. Оставив бричку и лошадей, я пошел на разведку и сразу же попал в какой-то волшебный мир. Густые прибрежные заросли рогоза были полны различной водяной птицей. Поодаль на открытых плесах плескалось множество лысух, а еще дальше, на середине, воды не было видно от красноносых нырков. Красноносый нырок, по-местному краснобаш, птица весьма крупная, по размерам не уступающая крякве, а по весу даже ее превосходящая. Она очень красива и имеет золотисто-рыжую голову и огненно-красный клюв. Так вот этого самого краснобаша на плесе кормилось, по самым скромным подсчетам, не менее шести сотен. Время от времени вся масса птиц взлетала и, сделав круг, снова садилась на воду с шумом и грохотом большого водопада. При полете же стая производила такой шум, как будто над головой проходило звено реактивных самолетов. У нас не было лодки, и мы могли только лазить по берегу и любоваться этой картиной с крыши маленького сборного домика, где остановились на ночлег.

Домик-кабинка был установлен здесь осенью, во время отлова нутрий, и сейчас пустовал. Вечер был незабываемый. Теплые сумерки (было 15°) медленно сгущались, наполненные тысячеголосым криком птиц. Звенящие трели поганок, поросячий визг водяных пастушков, стоны и хныканье лысух, кряканье разнопородной утиной массы долго не давали нам заснуть. Воздух все время дрожал от свиста утиных крыльев, время от времени над водой разносился громкий орлиный клекот, со стороны Вахша долетал отдаленный гогот гусиных стай. Когда последние краски заката догорали на черной, как смоль, воде, меня, все еще сидящего на крыше, укусил в шею комар. Это было весьма необычно и неожиданно даже для Тигровой балки — комар в январе.

Проснувшись ночью, я вышел к озеру. Все было залито ровным лунным светом, и, казалось, стояла полная тишина. Но когда я прислушался, то тишины этой как не бывало. Рогозовые крепи, заросли по берегам, открытые плесы жили напряженной жизнью, были наполнены тысячами шорохов, всплесков и едва слышных писков. Время от времени покой ночи нарушали резкие тревожные крики, громкая возня и шум взлетающих птиц, потревоженных ночными хищниками…

В теплые зимы птицам действительно здесь раздолье. Но бывает и иначе. Так, например, в 1957 году в конце января на Балку обрушился шедший с запада снежный шторм, который продолжался три дня. Вслед за этим ударили пятнадцатиградусные морозы. Озера сковал толстый лед. Только на самых больших и глубоких озерах посредине оставались обширные полыньи, которые в эти дни были буквально забиты птицами. Стаи разнообразных уток, лысух и бакланов плескались и ныряли в узком пространстве или отдыхали, сидя прямо на льду. Многочисленные болотные курочки покидали застывшие тростниковые крепи и совершали рискованные путешествия по голому льду в поисках свободной воды, становясь жертвой пернатых и четвероногих хищников. Для последних подобные дни были днями изобилия, ибо поймать ослабевших, измученных холодом и голодом птиц не представляло никакого труда. В эти дни то и дело встречались остатки растерзанных уток и бакланов. Раз как-то при мне огромный орлан спикировал на большую стаю красноголовых нырков и выхватил из нее довольно рослого самца. В другой раз я наткнулся на камышового кота, волочившего по льду от полыньи серую утку.