В тени Сфинкса - [121]
— Погодите, — сказал я, проглотив очередную таблетку трынтравинила, — так что же вы, собственно, проектируете?
Он с гордостью усмехнулся.
— Безбит-композиции.
— А биты — единицы информации?
— Нет, господин Тихий. Единицы битья. В своих композициях я принципиально ими не пользуюсь. Мои проекты измеряются в бедах. Один бед — это количество горя, которое ощущает pater families[33], когда семью из шести душ приканчивают у него на глазах. По этой шкале всевышний огорошил Иова трехбедкой, а Содом и Гоморра были господними сорокобедами. Но довольно о цифрах. Ведь я, по сути, художник и творю на совершенно девственной почве. Теорию добра развивали толпы мыслителей, теории зла почти никто не касался — из ложного стыда, а в результате ее прибрали к рукам недоумки и неучи. Мнение, будто можно злодействовать искусно, изобретательно, тонко и хитроумно без тренировки, навыков, вдохновения, без глубоких познаний — в корне ошибочно. Тут мало инквизитуры, тиранистики, обеих биелогий; все это лишь введение в проблему как таковую. Впрочем, универсальных рецептов нет — suum malum cuique[34].
— И много у вас клиентов?
— Все живущие — наши клиенты. Начинается это с детства. Ребятишкам дают отцебийственные леденцы для разрядки враждебных эмоций. Отец, как вы знаете, — источник запретов и норм. Даем детям фрейдилки, и эдипова комплекса как не бывало!
Я вышел от него, израсходовав трынтравинил до последней таблетки. Вот оно, значит, что! Ну и общество! Не оттого ли они так задыхаются? Я окружен чудовищами.
30. IX. 2039. Не знаю, как вести себя с Симингтоном, но отношения наши прежними оставаться не могут. Эйлин мне посоветовала:
— А ты закажи себе его упадлинку! Я ее подарю тебе, хочешь?
Другими словами, она предлагала заказать в «Прокрустикс» сцену моего триумфа над Симингтоном, где он валялся бы у меня в ногах и признавался, что сам он, его фирма и его ремесло — гнусность. Но я не могу прибегнуть к методу, который обесславит себя благодаря самому же себе! Эйлин этого не понимает. Что-то разладилось между нами. От тетки она вернулась плотнее и ниже ростом, только шея заметно вытянулась. «Бог с ним, с телом, душа гораздо важнее», — как говорил этот монстр. Насколько же я был слеп в мире, в котором обречен жить! А я-то думал, что узнаю его все лучше и лучше! Теперь я вижу многое, чего раньше не замечал. Я уже понимаю, что делал в патио мой сосед, так называемый стигматик; я знаю: если на светском приеме мой собеседник, извинившись, тактично удаляется в угол и нюхает там свое зелье, одновременно фиксируя меня взглядом, то мой образ, неотличимый от оригинала, погружается в пекло его разъяренной фантазии! И так поступают особы из высших химиократических сфер! А я за фасадом изысканной вежливости этих гадостей даже не замечал!
Подкрепившись ложкой геркуледина на сахаре, я поломал все бомбоньерки, вдребезги разбил ампулы, пузырьки, флаконы, пилюлечницы, которые надарила мне Эйлин. Теперь я готов на все. Временами меня охватывает такая ярость, что я прямо жажду визита какого-нибудь интерферента — уж я бы на нем отыгрался! Рассудок подсказывает, что с тем же успехом я мог бы сам все устроить, а не ждать с дубиной в руках — купить, например, надуванца. Но если уж покупать манекен, то почему бы не дамекен? Если же дамекен — почему бы не человенца? А если, сто чертей побери, человенца — почему бы не заказать у Гопкинса, в филиале «Прокрустикс инк.», подходящую казнь, какой-нибудь дождь из серы, смолы и огня на этот чудовищный мир? В том-то и заковыка, что не могу. Я все должен сам, все сам — сам! Ужасно.
1. X. 2039. Сегодня дошло до разрыва. Она протянула мне две пилюли, белую и черную — чтобы я сказал, какую из них ей принять. Значит, даже такой сугубо интимный вопрос она не смогла решить естественным образом, без психимикатов! Я не стал выбирать, началась ссора, которую она еще подогрела, приняв скандалол, сама же обвинила меня в том, будто я, идя на свидание, наглотался оскорбиновой кислоты (это ее собственные слова). То были тягостные минуты, но я остался верен себе. Отныне буду есть только дома и лишь то, что сам приготовлю. Никаких снив, никакого парадизина, долой аллилулоидное желе. Гедонизаторы я разбил — до единого. Мне не нужен ни протестол, ни возразил. В мою комнату заглядывает через окно большая птица с печальным взором, очень странная — на колесиках. Компьютер говорит — педролла.
2. X. 2039. Почти не выхожу из дому. Поглощаю труды по истории и математике. Иногда включаю ревизор. Но и тогда мое естество бунтует против всего окружающего. Вчера, например, решил покрутить регулятор солидности, то есть собственного веса изображения, чтобы сделать его поплотнее и поувесистее. Стол диктора треснул под тяжестью текста вечерних известий, а сам он провалился сквозь пол студии. Разумеется, эти эффекты наблюдались у меня одного, последствий никаких не имели и лишь указывали на состояние моих нервов. Кроме того, раздражают меня в ревизии юморок, шуточки, нынешние комедийные трюки. «Нет спасенья без пилюль, говорил святой Илюль». Какая пошлость! Одни названия передач чего стоят… Например, «С надуванкой на эротоцикле» — криминальная драма, которая начинается с того, что в темном бистро сидит компания роботрясов. Я выключил — был уже сыт по горло. Но что с того, если у соседей гремел по другому каналу новейший шлягер (но где же мой канал? где?!): «В ридикюлях у фемин распустин и нимфомин». Неужели и в XXI веке нельзя как следует изолировать живальню?! Сегодня мне опять захотелось покрутить солидатор ревизора; в конце концов я сломал его. Нужно взять себя в руки и на что-то решиться. Но на что? Все меня раздражает, малейший пустяк, даже письмо с предложением выставить свою кандидатуру на Нобелевскую премию — обещают выбрать в первую очередь, как гостя из тяжелого прошлого. Ей богу, я лопну от злости! Кроме шуток! Подозрительная листовка с рекламой «тайных пилюль, которых нет в обычной продаже». Страшно подумать, что в них может быть. Предостережение перед снекулянтами — торговцами запрещенным снивом. И тут же — призыв не смотреть стихийные, дикие сны; это, мол, разбазаривание нервной энергии. Какая забота о гражданах! Заказал себе сниво из Столетней войны; проснулся — все тело в синяках.
