В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда - [2]

Представители развитых стран, далеко продвинувшихся по пути экономического роста, часто воспринимают формальную занятость как идеал, к которому все должны стремиться. Неформальная занятость для них – аномалия, атрибут недоразвитости. Отчасти это так, поскольку означает провал действующей институциональной системы, ее неспособность регулировать сложные экономические процессы. Однако на протяжении всей мировой истории то, что мы сегодня называем «неформальной» занятостью, было единственным режимом трудовой деятельности. Иного просто не существовало.

Массовая формализация занятости (и как следствие – выделение регулируемого, т. е. формального, сектора) началась на рубеже XIX – ХХ веков вместе с формированием таких институтов, как социальное и пенсионное обеспечение, законодательство о защите занятости и об охране труда, минимальная заработная плата и т. п. Попадание сферы труда в фокус регулирования этими институтами и означало ее формализацию. Соответственно расширение охвата работников таким регулированием и создание механизмов мониторинга и инфорсмента вводимых правил обозначили движение в структуре занятости от «неформальности» к «формальности».

В более широкой концептуальной перспективе «неформальность» можно рассматривать как антитезу главной, по М. Веберу [Вебер, 1990], характеристики обществ современного типа, которая отделяет их от предшествующих традиционалистских обществ, а именно – функционирования на основе фиксированных и защищаемых государством универсальных «правил игры» (законов и административных регуляций). Соответственно если «формальность» в веберианской перспективе предстает как условие и продукт развития современного капитализма, то «неформальность» – как признак немодернизированности и экономической отсталости. Естественно, что первая получает положительную, тогда как вторая – отрицательную нормативные оценки. Этим во многом объясняется, почему в большей части исследований на эту тему по отношению к «неформальности», «неформальному сектору», «неформальной занятости» доминировала и продолжает доминировать резко негативистская установка[2].

Переход из мира «неформальности» в мир «формальности» – длительный, сложный и многоплановый процесс, затрагивающий все стороны существования общества. Британский антрополог К. Харт, введший в научный оборот сам термин «неформальный сектор», так описывает жизнь в условиях современной, «формализованной» экономики: «Это мир своевременных выплат заработной платы и других типов вознаграждения, регулярных платежей за ипотеку, четких кредитных рейтингов, страха перед налоговыми органами, регулярных приемов пищи, умеренного потребления стимулянтов, хорошего медицинского обслуживания, отчислений в пенсионные фонды, взносов за школьное обучение, ежедневных поездок на автомобиле на работу и обратно, летних отпусков на море. …Но что делает этот образ жизни “формальным”, так это его регулярность и упорядоченность, предсказуемый ритм и чувство контроля, которые мы часто принимаем за нечто само собой разумеющееся» [Hart, 2006, p. 5]. Заменив в этом перечне все утверждения на обратные, мы получим наглядное представление о том, как протекает жизнь в условиях «деформализованной» экономики. В свете этого вполне ожидаемо, что в системе координат, характерной для развитых стран, всепроникающая формализация общества чаще всего воспринимается как норма, а ее отсутствие – как патология[3].

«Нормой» при таком восприятии оказывается встроенность в разнообразные формальные институты, связанные с деятельностью государства [Levenson, Maloney, 1998], среди них: федеральные и местные казначейства, правительственные социальные программы (включая систему пенсионного обеспечения), правовая система, банковская система, статистические переписи и регистры бизнеса и т. п. Однако участие в них сопряжено с издержками, которые определенные группы могут отказываться нести (или не в состоянии нести). Как следствие, они оказываются включены в иную систему неформальных институтов – в социальные сети местных сообществ, которые отчасти могут выполнять те же функции, что и формальные институты (предоставлять кредиты, страховать от риска, обеспечивать безопасность и соблюдение контрактов и т. п.). В зависимости от характеристик экономического роста и особенностей регулятивной среды могут возникать стимулы для переходов из одной институциональной среды в другую.

Но даже в развитых странах неформальная составляющая не исчезает полностью и продолжает занимать в них важное место. Согласно Харту, по отношению к «формальности» «неформальность» может выступать в нескольких ипостасях: как отделенная от нее часть социального пространства; как ее содержание; как ее отрицание; и, наконец, как ее остаток [Hart, 2006]. Разделение: в сфере публичной жизни (например, на работе) поведение людей подчинено четко определенным правилам, но в сфере приватной жизни (например, дома) оно свободно от подобной регламентации и может строиться как «неформальное». Содержание: неформальные отношения пронизывают взаимодействия между людьми внутри формальных организаций (частных корпораций, правительственных учреждений и т. д.), которые без них оказываются неспособны функционировать эффективно (достаточно сослаться на пример так называемых итальянских забастовок, когда работа строго в соответствии с установленными формальными правилами парализует деятельность организаций). Отрицание: определенные виды неформальной деятельности вступают в конфликт с формальными предписаниями и выступают как их прямое нарушение (уклонение от налогов, несоблюдение правил безопасности и т. д.). Остаток: некоторые виды неформальной активности не считаются настолько значимыми, чтобы распространять на них действие формальных правил (пример – производство продукции в хозяйствах населения для их собственного потребления). Эти примеры ясно показывают, что неформальные взаимодействия образуют фундамент даже современных развитых обществ, далеко продвинувшихся по пути формализации социальных и экономических отношений.