В тени побед - [2]

Имя Виганда знакомо мне по его научным трудам. Все ожидали, что человека, много лет проработавшего старшим врачом[1] в университетской клинике, ученика знаменитого хирурга, ждет пост заведующего кафедрой. Однако призвание не стало реальностью. Вероятно, его постигло жестокое разочарование. Даже сегодня, глядя на него, ощущаешь какую-то горечь, которая гложет его душу. В нашей армии профессор Виганд состоял на службе еще со времен похода на Францию. В петлице он носит Железный крест. Очень скоро между нами завязался интересный профессиональный разговор о военно-полевой хирургии, особенно о закрытых костных переломах. Это его конек, его профессиональная сфера деятельности, наверное, поэтому он в красках и так убедительно описывает мне все бедствия фронта. Голубые, как сталь, глаза возбужденно поблескивают. Он напоминает ландскнехта, грубого, но сердечного, иногда вспыльчивого, резкого и даже слегка агрессивного. Свою фуражку он носит вызывающе – набекрень, точно бойкий молодой офицер. Однако возраст и состояние здоровья мало соответствуют ухарскому образу. На щеках темными пятнами проступают фиолетовые сосуды, все лицо изборождено морщинами – признаки преждевременного старения. Втайне я ставлю ему предположительный диагноз – атеросклероз.

Как старший по возрасту и более опытный на поле сражений, он оставляет за собой роль ведущего, в то время как мне отводит роль молодого человека, так называемого второго хирурга в армии. Я безропотно принимаю ее, однако не могу избавиться от ощущения, что мое появление вызывает у него неприятные чувства. Наш разговор продолжается до глубокой ночи. Виганд не скрывает своего консервативного отношения к классической хирургии, ко всему новому он относится скептически, с предрассудками и отвергает. Нужно ли мне считаться с его мнением? Слегка тревожась, я иду вместе с товарищами на квартиру.

Жители Каунаса рассказывают, что перед своим отступлением русские совершили ужасающие преступления. Всех задержанных заложников, находящихся в тюрьмах, согнали во двор и расстреляли. Наши солдаты нашли убитых.

Наступление на Даугавпилс

На рассвете 4 июля 1941 года, после ночных сборов, груженые машины санитарной дивизии выстраиваются в колонну. Начинается наступление на Даугавпилс, который наши войска должны взять штурмом. Каждому советнику полагается легковой автомобиль с водителем. За рулем моего автомобиля сидит обер-ефрейтор, крепкий малый с огрубевшими руками и хитроватыми голубыми глазами, судя по всему, родом из Альп. Его зовут Густель. Между нами сразу устанавливается контакт. Густель – мировой парень!

Поднимается солнце, незаметно подкрадывается день с его мучительной жарой. Нас окутывают облака пыли, во рту пересыхает, солнце слепит глаза. Автоколонна ползет по бесконечным стрелам дорог со скоростью улитки. Железная дорога, артерия армии, тянется на северо-восток через город Укмерге то по холмистой местности, наполненной очарованием, то снова через лес или же пересекает пустынную, выжженную солнцем землю. Повсюду видны следы боев, спаленные дома, воронки от гранат, поломанные кусты, вырванные с корнем деревья, а на обочинах, справа и слева от дороги, – первые кресты. От многих сожженных деревянных домов и деревень остались лишь каменные печи, смотрящие в небо. Повсюду одна и та же необыкновенно унылая картина разрушения, напоминающая греческие развалины.

Остановка. Путь заграждает полевая жандармерия. Моторы урчат все тише и наконец замолкают совсем. Посреди внезапно наступившей тишины издалека доносятся звуки пулеметной очереди. Значит, еще неизвестно, что нас ждет впереди. Возможно, русские значительно усилили сопротивление. Даугавпилс перешел к нам только после ряда обходных маневров. Остается только ждать. Мы выходим из машин, разминаем затекшие ноги, перекусываем, а затем часами валяемся в сухой траве, беззащитно подставляя себя палящему солнцу. Наконец, трогаемся в путь. Машины лавируют между выбоинами и колеями. Нас мотает во все стороны.

К счастью, сохранился большой мост через Даугаву. Колонны тянутся через него бесконечной цепью. Мы спускаемся с холма, взору открывается обширный вид на город, в лик которого жестоко вцепились острые когти войны. Вдали, сквозь полосы дыма и местами вспыхивающие очаги пепелищ, поблескивают белые причудливые башенки гарнизонной церкви.

Наконец, до нас доходит очередь переправляться через реку. Мост содрогается под тяжестью машин. Указатели регулируют въезд в город, напоминающий армейский лагерь.

Нашему санитарному батальону выделили неплохо сохранившийся дом. Временно мы располагаемся здесь. По небу разливается вечерняя заря, гнетущая жара не спадает, ни ветерочка. В воздухе стоит жуткий сладковатый смрад. На берегу Даугавы, недалеко отсюда, под откосом лежит русский танк, подбитый нашей артиллерией. Под его обломками, в железных тисках, зажато тело погибшего русского танкиста.

При свете сумерек я мчусь к реке и впервые вижу необычную красновато-коричневую воду русских рек, в которой, по всей видимости, присутствуют дубильные вещества или железосодержащие соли. С шумом и гамом, как дети, резвятся солдаты в воде, ища прохлады. Мир на войне!