В тени граната - [18]

— Ну же, Мария, довольно. Скажи мне сейчас же.

— Муж и брат графини Хантингдон увезли ее из дворца, потому что они... они опасаются дружбы короля.

Катарина побледнела. Ныне она была почти уверена, что беременна, и раздумывала над тем, нужно ли сказать королю. Она предвкушала, как он обрадуется, и повторяла себе, как она должна ему быть благодарна за его супружескую верность.

Она перевела свой взгляд с Марии на Элизабет в полном замешательстве. Дружба короля с женщиной несомненно могла означать только одно.

Но, должно быть, они ошибаются. Они наслушались сплетен. Это неправда. Он всегда оставался ей верным. Он верит в святость брака и сам часто говорил ей об этом.

Катарина тихо произнесла:

— Пожалуйста, продолжайте.

— Сэр Уильям Комптон выступал в качестве эмиссара Его Величества в том деле,— сказала Элизабет.— Франческа Карсерес обнаружила, что происходит, и предупредила меня. Я сказала брату, и в результате мою сестру отослали в монастырь. Но король недоволен братом и мной.

— Не могу поверить, что это правда.

— Ваше Величество, молю вас, сядьте,— прошептала Мария.— Это потрясло вас.

— Да,— сказала королева,— меня потрясло, что могут существовать такие слухи. Я верю, все это ложь... ложь...

У Марии был испуганный вид. Элизабет прошептала:

— Ваше Величество, разрешите мне удалиться. Я должна собраться, чтобы как можно скорее покинуть двор.

— Вы не уедете, Элизабет,— сказала Катарина.— Я сама поговорю с королем. Это какая-то ужасная ошибка. То, что, как вы считаете, случилось... просто невозможно. Я пойду к нему сейчас. Увидите, он даст мне объяснение. Я скажу ему, чтобы вы остались. Этого будет достаточно.

Катарина вышла из покоев, а Мария печально смотрела ей вслед. Вздохнув, Элизабет отправилась готовиться к отъезду.

* * *

Генриху показалось, что он впервые ясно разглядел свою жену.

Какая желтая у нее кожа! — подумал он, сравнивая ее с Анной Стэффорд. Как она серьезна! И она выглядела старой. Конечно, в сравнении с ним, она была старой, ведь пять лет много значат.

В этот момент она показалась ему неприятной, потому что он чувствовал себя виноватым, а он ненавидел это чувство.

— Генрих,— сказала она,— я услышала неприятные новости. Ко мне приходит расстроенная Элизабет Фицуолтер и говорит, что ты приказал ей покинуть двор.

— Это правда,— сказал он.— Она должна удалиться в течение часа после моего приказа.

— Но она одна из моих фрейлин, и я не хочу, чтобы она уезжала. Она хорошая женщина и ничем передо мной не провинилась.

Его лицо вспыхнуло огнем.

— Мы не желаем ее при дворе,— закричал он.— Может, вы не заметили, но наши желания здесь кое-что значат.

Катарина испугалась, однако же вспомнила, что она дочь Изабеллы Кастильской, и что не подобает кому-либо — даже королю Англии — говорить с ней таким тоном.

— Мне кажется, со мной можно было бы посоветоваться по этому вопросу.

— Нет, мадам,— возразил Генрих.— Мы не видели причин советоваться с вами.

Катарина порывисто произнесла:

— Значит, ты был так любезен, что попытался скрыть это от меня.

— Мы не понимаем вас.

Тогда только она обратила внимание, что он использует официальное «мы», и догадалась, что он пытается напомнить ей, что он король и властелин всех своих владений, и королевы тоже. Она увидела в его глазах опасные огоньки, потому что его лицо всегда выдавало его чувства, но была так задета, так расстроена, что не стала обращать на это внимание.

— Так значит это правда,— выпалила она,— что эта женщина — твоя любовница?

— Неправда.

— Не стала ею, потому что во время вмешался Бэкингем.

— Мадам, если королю желательно расширить круг своих друзей, это никого не касается кроме него самого.

— Если он поклялся любить и лелеять жену, разве ее не касается, если у него появляется любовница?

— Если она мудра и супруг ее — король, то она должна быть благодарна, что он готов подарить ей детей... если она сможет родить их!

Катарина в ужасе затаила дыхание. Значит, это правда, подумала она. За утрату наших двух детей он винит ее.

Она попыталась заговорить, но слова застревали у нее в горле.

— Мы не видим причин продолжать этот разговор,— сказал Генрих.

Внезапно она закипела от гнева.

— Не видишь? А я вижу! Я твоя жена, Генрих. Ты говоришь мне, что веришь, что мужья и жены должны хранить верность друг другу, но как только распутная женщина бросает тебе многообещающий взгляд, ты забываешь свои обеты, забываешь свои идеалы. Люди смотрят на тебя как на бога — такой молодой, такой красивый, такой примерный король и супруг. Теперь я вижу, что твои обеты ничего для тебя не значат. Ты ищешь лишь удовольствий. Сначала — твои празднества, твои маскарады... теперь — твои любовницы!

В этот момент он был вряд ли красив. Казалось, глаза его запали в его пухлое красное лицо. Он ненавидел, когда его критиковали, и, поскольку он так глубоко ощущал свою вину, он ненавидел ее.

— Мадам,— сказал он,— вы должны исполнить свой долг. Этого от вас ждут.

— Мой долг? — спросила она.

— Который в том, чтобы дать мне сыновей. Вы сделали две попытки, но неудачно. Вам ли порицать меня, если вы потерпели такую плачевную неудачу?

— Я... потерпела неудачу? Значит, ты меня винишь. Разве ты не знаешь, что я так же страстно желаю иметь сыновей, как и ты? В чем я потерпела неудачу? Как бы я смогла спасти жизнь нашим детям? Если есть способ, ради всех святых скажи мне о нем.