В тени алтарей - [260]

Науяпольский прелат Гирвидас совершенно откровенно высказывает Васарису программу деятельности католического священника, явно тесно связанную с требованиями буржуазного общества:

«— Сейчас влияние католиков распространяется на многие области, и ксендз должен быть активным. Но при этом надо проявлять большой такт, а кое-где и хитрость. Не так, как этот остолоп Стрипайтис — спутался с потребиловкой и восстановил против себя весь приход. В наше время ксендз, если он хочет принести пользу церкви, должен стремиться к большему и чем-нибудь выделяться в глазах мирян».

Прелат одобряет и «светскую» поэзию Васариса, потому что она в соответствующих областях помогает церкви бороться за влияние в общественной жизни. В этой борьбе за влияние в буржуазном обществе все средства хороши.

Варёкас и прелат говорят о сане каждый по-своему, исходя из занимаемого ими положения. Но в словах их много общего. Речи их словно бы обобщают рассуждения философствующего ксендза Лайбиса о месте новой церкви в буржуазном обществе и о ее сущности. Лайбис утверждает, что современная церковь «…прилагает величайшие усилия, чтобы укрепиться in hoc mundo[214]. Ей нужны даровитые политики, дипломаты, администраторы и чиновники… Ей требуются не только шелк и золото, но и драгоценные камни на тиары, митры, посохи, кресты и перстни. В торжественных церковных процессиях участвуют прелаты и каноники, министры во фраках и генералы, у которых на груди блестят звезды и медали. Но это не мешает им по возвращении в свои кабинеты издавать дурные законы, обижать бедняков, кутить, быть эгоистами, скупцами, несправедливыми, жестокосердными и развратными…»

Само собой разумеется, что критика клерикализма в романе весьма ограничена, — это признал и сам автор в ранее приводившейся цитате из предисловия к литовскому изданию, — и развивается эта критика с точки зрения духовных запросов отдельной личности. Но несомненная заслуга автора в том, что содержание романа и все образы его уже сами по себе являются ярчайшим разоблачением реакционной сущности клерикализма.

Изображая бегство Васариса из церковного сословия, автор романа показал, что клерикальная среда заставляет человека лицемерить, делает его двуличным, приучает обманывать не только других, но и себя самого. Васарис, жестоко осуждавший двуличность, лицемерие, меркантильность и душевное очерствение, которое он ощущал в окружавшей его среде духовенства, не мог примириться с такой жизнью. Это и привело его к душевному кризису, к одиночеству, сделало индивидуалистом, заставило замкнуться в самом себе.

Мучительное одиночество — вот основное душевное состояние, которое сопровождает Васариса на протяжении всего романа и которое отчетливо выступает в большинстве произведений критического реализма, рисующих судьбу личности в эпоху капитализма. Одиночество — это типичная трагедия личности в капиталистическом обществе. Она выражается в различных формах и разнообразными способами, но сущность ее едина.

Герой романа «В тени алтарей», частью из-за своеобразных условий, создаваемых его саном, а частично из-за врожденных свойств характера настолько придавлен трагедией своего одиночества, что не в состоянии даже задуматься о каком-либо общественном протесте. Он протестует молча, про себя, да и то весьма нерешительно, долгое время пытаясь найти какое-нибудь компромиссное решение вопроса. Один из таких компромиссов — это выдуманный им лозунг «когда я ксендз — я не поэт, когда поэт — я не ксендз».

Сколько мучений, сколько колебаний пережил Васарис, пока он решился наконец на первый бунтарский шаг, на отказ от звания ксендза!

Без сомнения, Васарис был бы смелее и решительнее в своих действиях, если бы жизнь столкнула его с какими-нибудь прогрессивными силами общества. Какое это могло бы иметь влияние в становлении личности героя, можно себе представить хотя бы на основании следующего: Васарис не раз вспоминает революционные дни 1905 г., свое участие в кружке передовых учеников. Воспоминания эти всегда поднимают его настроение, укрепляют волю к сопротивлению. Вот что пишет он об этом в своем дневнике: «…первомайская песня и сегодня еще звучит в моих ушах, еще и сегодня я напеваю ее, и напевая, чувствую радость жизни. И сегодня я среди тех, которые хотят, если не реформировать, то по крайней мере исправить жизнь, не материальную, а духовную. А это ведь еще важнее. Сегодня я, лучше чем в ту пору, понимаю, какие нужны изменения, вижу и цель и средства, ведущие к реформе или к исправлению жизни. Но где энтузиазм и решимость, которые переполняли нас тогда на берегу Шешупе? Я напеваю первомайскую песню, и она будит во мне смелость. Но как бессмысленна в этих стенах моя смелость и как скоро она исчезает! Все-таки во мне, видно, и до сих пор не погасли искорки революционного огня, они-то и не позволяют мне окончательно проникнуться семинарским духом».

Конечно, это, даже весьма слабое, эхо революционных событий 1905 г. в сознании индивидуалиста Васариса приобрело совершенно иной, идеалистический смысл. И тем не менее, насколько отзвук этих событий значителен для Васариса, как помогли ему такие воспоминания на пути к освобождению, в его бунте!