В темноте - [62]

Очень беспокойное было время! Мы провели во Дворце уже больше года, и жилось там относительно сносно, но сколько мы тут еще протянем? Мы с Павлом оказались очень крепкой и жизнестойкой парочкой: судя по всему, у нас выработался иммунитет к микробам и бактериям, который не ослаблялся даже постоянным недоеданием. Однако чем дольше мы оставались в подземельях, тем чаще и сильнее болели наши взрослые. Жертвой невыносимых условий уже стала бабуля. Всем было ясно, что за старой госпожой Вайсс в скором времени могут последовать и остальные. Папа в своих дневниках отметил, что взрослые стали терять зрение, у кого-то начали болеть и опухать суставы. А кто-то боялся, что, проходив больше года в полусогнутом состоянии, уже никогда не сможет распрямиться…

По ночам, считая, что все спят и их никто не слышит, отец шептал маме, что мы уже на грани. Он говорил на идише, чтобы их не подслушали мы с Павлом, но я уже хорошо понимала этот язык. Я знала, что сказанное Корсаром об идише не всегда правда, потому что в опасениях моего папы не было ничего смешного, даже когда он озвучивал их на таком веселом и радостном языке, как идиш.

Нам оставалось только надеяться, что нам хватит сил дожить до прихода русских.

* * *

В конце июня 1944 года – почти через 13 месяцев нашего побега из гетто – наша большая подземная семья пополнилась новым членом. Как-то раз Соха с Вроблевским привели к нам украинского солдата лет 20. Толя был влюблен в сестру Ванды и совершенно не похож на злобных украинцев, которых я привыкла видеть на улицах до побега в канализацию. У него было симпатичное и доброе лицо и светлые волосы. Тощий, как шпала, Толя отличался большой физической силой.

Как же давно у нас не появлялись гости! Как мы соскучились по новым лицам, по беседам с совершенно незнакомыми людьми, по обычному человеческому общению! Толя пришел в ужас, увидев нас, – это было написано на его лице. Соха с Вроблевским, встречаясь с нами каждый день, перестали замечать, насколько мы истощены, измучены, оборваны!

Совсем скоро мы услышали его историю. Толя воевал за русских, а потом попал в плен, и немцы заставили его сражаться с соотечественниками. Если б он отказался, его бы отправили в концлагерь или просто расстреляли. Толя не хотел воевать против русских и дезертировал. Скрываясь от немцев, он как-то познакомился с Михалиной – сестрой Ванды Сохи, и молодые люди полюбили друг друга. Как это часто бывает, любовь пришла неожиданно и несвоевременно: Толя оказался между двух огней: немцы казнили бы его за дезертирство, русские – за предательство… Именно Ванда посоветовала мужу спрятать Толю у «драгоценных жидов». В конце концов возлюбленный ее сестры заслуживал не меньше шансов на выживание, чем компания совершенно посторонних евреев. Соха не мог с этим не согласиться.

Соха рассказал о нас Толе, о наседке и двух ее цыплятах, о Дворце, о нашем «театре»… Он заверил Толю, что мы примем его в нашу большую семью и будем заботиться о нем, как об одном из своих. И Толя согласился уйти в наше подземелье. Однако мы об этом ничего не знали. В результате Толя появился во Дворце без всякого предупреждения. Конечно, мы были в шоке, но мы беззаветно верили в Соху: если он сказал, что надо принять этого человека в нашу компанию, значит, надо. Толя остался с нами, и мы подумали, что он, как и мы когда-то, постепенно привыкнет к новой обстановке. Но мы ошиблись. Толя не выдержал и дня.

– 13 месяцев! – снова и снова повторял он. – Да я и 13 часов в этой дыре не протяну!

Не забывайте, этот человек несколько недель провел в лагере для военнопленных, условия жизни в которых трудно описать словами. Он вынес лагерь, но наше подземелье оказалось ему не по силам.

В первый же день пребывания в нашей компании Толя чуть ли не впал в истерику и начал твердить о том, что ему надо уйти. Конечно, об этом не могло быть речи: отпустить Толю бродить по тоннелям и трубам папа не мог. При попытке покинуть подземелья его схватят, точно так же, как и всех других. И Толе и нам будет лучше, если он останется с нами, по крайней мере до следующего прихода Сохи, который решит, как действовать дальше.

Наши мужчины потихоньку договорились дежурить по 4 часа и приглядывать за Толей. Несколько раз он бросался к выходу из Дворца и пытался забраться в трубу, но мужчины успевали схватить его за ноги и втащить обратно в бункер. Солдат был силен, и в одиночку справиться с ним было невозможно. После каждой неудачной попытки побега Толя вел себя все беспокойнее и агрессивнее и постепенно просто обезумел.

В ту ночь нам поспать не удалось… Мы с трудом дождались утра и прихода Сохи с Вроблевским. Папа обрисовал ситуацию. Соха был неприятно поражен случившимся, но твердо заявил, что не выпустит Толю наверх, поскольку сомневается, сможет ли тот умолчать о нашем убежище в случае ареста. Толя снова ударился в истерику и с громкими криками заметался по бункеру… Тогда Соха достал пистолет.

– Заткнись – или я стреляю, – спокойно сказал он.

Толя замолчал.

Соха протянул пистолет папе.

– Хигер, – сказал он, – следи за парнем в оба. Он не должен отсюда уйти.