В темноте - [61]

Я ухватилась за пальто Берестыцкого. Я вцепилась в него, как в спасательный круг и говорила:

– Молись, Якоб, молись! Jakob, modl sie!

Я повторяла эти слова снова и снова. Мне казалось, что из всех нас он ближе всех к Богу. Ведь он каждый день обращался к Нему с молитвами. И если уж Бог и услышит наши мольбы о спасении, то только через Берестыцкого.

И тут произошло чудо – вода начала спадать. Мы уже вытянулись в нашем бункере до самого потолка. Между водой и потолком оставался небольшой воздушный карман, и как раз в тот момент, когда мы сделали по последнему, как нам думалось, глотку воздуха и обменялись последними в нашей жизни взглядами, вода вдруг начала уходить. Скорее всего, прочистились засорившиеся в первые мгновения наводнения трубы. Я уж не знаю, какие молитвы читал Берестыцкий, но они явно были услышаны, и совсем скоро в бункере остались только мы да кучи грязи и мусора, которые теперь предстояло убрать. Все, что у нас было, унесла вода: кастрюли, сковородки, ложки, консервы – все… Остались только доски, которые снова легли на грязный пол, и… мы.

И это было важнее всего. Мы были живы – только это имело для нас значение. Инструменты и продукты – дело наживное, главное, мы есть!.. За все это время мы ни разу не задумывались, какую опасность могут представлять для нас воды Пельтева. Да, река уже забрала у нас дядю Кубу, но до этого момента мы никогда не чувствовали с ее стороны большой угрозы.

На следующее утро пришли Соха с Вроблевским. Соха был настолько уверен в нашей гибели, что по пути даже зашел в церковь и поставил свечи за упокой наших душ. Он не сомневался, что кого-то из нас унесло потоком, а трупы остальных обнаружатся во Дворце. Но мы – все десять! – были живы. Соха был потрясен и посчитал это проявлением промысла Божьего. Да мы и сами думали, что без помощи свыше не прошли бы через это страшное испытание.

Я до сих пор боюсь дождей. И зародился этот страх именно в тот день. На меня наводил ужас даже звук капели. Как только начинался дождь, я сразу обращалась к маме с вопросом:

– Будет ливень, мама?

Даже после войны, увидев, что начинается дождь, я долго еще спрашивала у мамы:

– Будет ливень?

Даже сейчас я нервничаю, заслышав звук ливня. Я переношусь мыслями во Дворец и снова переживаю мгновения, показавшиеся нам последними в жизни. И не важно, что нам удалось выбраться из той передряги, что остались только воспоминания… Тогда я была вынуждена смириться с неизбежностью своей смерти…

* * *

Все это время мой папа внимательно следил за продвижением Советской армии. Он говорил, что нашим спасением будет приход русских – тех, что некогда были нашими угнетателями! Отец и Соха ежедневно вместе изучали карту Польши и, сопоставляя данные немецких, русских и польских изданий, пытались выудить из газетной пропагандистской шелухи крупицы правды о положении на фронте. Обстановка менялась изо дня в день. Сегодня немцы наступали, завтра отступали. Русские добивались незначительных успехов – чаще сообщалось об их разгроме. Но русские продвигались на запад! Отец тыкал на карте в какие-то точки и говорил:

– Они не здесь, они еще не здесь.

Каждую минуту нужно было знать, что происходит на фронте. Он, словно генерал, вел битву за победу, передвигая по карте кусочки бумаги.

Я прислушивалась к их беседам и тоже переживала всем сердцем. Приближение русских, однако, не всегда имело хорошие последствия – разумеется, для нас. Как-то утром в середине июня 1944 года Ковалов заметил, что немцы начали копать улицы вокруг Бернардинского костела. В этой части города находился немецкий штаб и обитали высокие чины. Солдаты копали на улицах окопы и устанавливали мины. Под землей был слышен грохот отбойных молотков. Мы не знали, что могут означать эти звуки. Сначала мы даже подумали, что, обнаружив наше убежище, немцы пытаются добраться до нас через потолок!..

Быстро обсудив ситуацию с товарищами, Ковалов подошел к офицеру, похоже, руководившему работами. Представивщись инженером канализационных сетей этого района, Ковалов сказал, что подземные тоннели местами заполнены взрывоопасными газами, а кроме того, вдоль канализационных труб проходят газовые магистрали. Он предупредил офицера, что он подвергает солдат большой опасности, заставляя их вести работы, не имея подробной схемы коммуникаций. А закладывать мины в непосредственной близости от карманов, заполненных взрывоопасными газами, сказал он, вообще самоубийство.

Не зная, что происходит на поверхности, мы решили изолировать свое убежище и начали запечатывать вход в него илом и грязью. Конечно, это была совершенно дурацкая идея, но мы так боялись, что нас вот-вот обнаружат, что, как угорелые, носили грязь консервными банками, кастрюлями и просто в пригорошнях к выходу из Дворца. Немцы копали снаружи, мы копали внизу.

Тем временем Ковалов убедил немца прекратить минирование. Конечно, он был сильно недоволен, но рисковать не хотел…

Услышав, что наверху вдруг перестали копать, мы облегченно вздохнули: стало ясно, что на какое-то время мы опять в безопасности.

Через неделю или около того мы стали слышать гул самолетов и разрывы бомб. Это наполнило нас не только надеждой, но и страхом: русские бомбы могли принести нам смерть вместо освобождения.