В темном городе - [7]

Слов этих было много, до ужаса много. Прерываемые всхлипываниями и вздохами, они бежали бесконечной вереницей, жалили, кололи, кусали. И — это было самым невыносимым — Кованда чувствовал, что не смеет остановить их. Он брел по темной набережной, сам не зная куда, и молчал, молчал…

Наконец ему стало совсем невмоготу. Он остановился и сказал умоляюще:

— Хватит, Оля, перестань!

— Не перестану! Ни за что не перестану! Может, ты бить меня собираешься? Или в гестапо отведешь? Ну что ж, веди! Лучше уж в концлагере пропадать, чем жить с таким…

— Довольно, детка! Слышишь, довольно! Я прошу тебя…

Он крепко сжал ее руку. Услышав в его голосе не угрозу, которой она ожидала, а мольбу о пощаде, она растерянно умолкла.

Минут десять они стояли над белой рекой. Увидев, что дочь немного успокоилась, Кованда заговорил с грустью:

— Ты во многом права, Оленька. Но во многом и жестоко несправедлива ко мне. Рассуди сама. Разве я мог бы узнать об аресте Яришевых и сделать попытку спасти Мирека, если бы не служил в полиции? Конечно, нет. Значит, есть в моей службе какая-то доля хорошего, полезного для наших людей. Это опасная работа, о которой никто не знает, но которую, я уверен, делают по мере сил многие из моих сослуживцев…

— Но ведь ты не спас Мирека! — упрямо возразила Оленька. — Наоборот, ты напугал его еще больше и вдобавок рассорил со мной!

— Это другое дело. Мы оба с тобой допустили ошибку. Вероятно, потому, что не было времени все обдумать и взвесить. Скорей всего, мне следовало применить насилие. Явиться на Вышеград в полной форме и попросту арестовать Мирека. Тогда он притих бы, и его было проще отвести затемно в какое-нибудь укрытие. Впоследствии он и сам разобрался бы что к чему… Но разве я мог предложить тебе такой план? Разве ты поверила бы мне?

— Нет, наверное, не поверила, — призналась девушка.

— Ну вот, видишь! Я согласился ждать вас у моста и этим фактически погубил все дело. Тут, если хочешь, действительно моя вина. Я опытней тебя, мне и нужно было взять все на себя и действовать более решительно.

— Я понимаю, папа. Я все теперь понимаю, хотя и не согласна с тобой насчет твоей службы. По об этом потом. Теперь о Миреке. Неужели ты ничего не можешь сделать для него?

Кованда курил и медлил с ответом.

— Неужели мы сделали уже все и теперь со спокойной совестью пойдем домой?

— Мы с тобой, детка, ничего уже больше не можем сделать, — хмуро ответил наконец Кованда. — Но есть люди, которые могли бы еще помочь Миреку…

— Кто они, эти люди?

— Те, с кем, вероятно, были связаны родители Мирека.

— Но что это за люди? Как найти их?

Он наклонился к ее уху и прошептал:

— Эти люди — подпольщики, коммунисты.

— А ты знаешь хоть кого-нибудь из них, папа?

— Нет, дочка, не знаю. Фашисты считают их своими самыми заклятыми врагами и уничтожают без пощады. Те, в свою очередь, платят фашистам той же монетой, но при этом так скрытно работают, что добраться до них, не имея связи, совершенно невозможно.

— Значит, все… Значит, Мирек погиб… — упавшим голосом промолвила Оленька.

Кованда сделал глубокую затяжку и, выпрямившись, поглядел за реку, на окутанный мраком противоположный берег.

— Мне кажется, Ольга, — проговорил он неуверенно, — что я знаю одного из этих людей…

— Папа!

— Спокойно! Я еще не все сказал. До войны этот человек был наверняка в их партии. Я даже, помнится, пометил его резиновой дубинкой во время одной демонстрации. Но имеет ли он к ним отношение теперь, этого я не знаю. Он затих еще до войны. Забился, как сурок в нору, совсем порвал с политикой. В прошлом году я случайно узнал, что и теперь, при немцах, он не скрывается, живет себе с семьей, держит сапожную мастерскую…

— Едем к нему, папа! — не задумываясь, решила Оленька.

— Ишь ты какая прыткая! А вдруг ошибемся? Ведь это опасно.

— Почему?

— Экая ты наивная… Тут и объяснять-то нечего. Бывший коммунист, а живет при немцах открыто, и никто его не трогает. Нетрудно догадаться, что он может быть связан не с подпольщиками, а наоборот, с гестапо…

— Все равно едем! Другого выхода у нас пет. Посмотрим на него и решим на месте, стоит ему доверять пли нет.

Кованда выколотил трубку о каблук и спрятал ее в карман.

— Хорошо, — сказал он. — Пусть будет по-твоему. Я готов пойти на риск, лишь бы убедить тебя и молодого Яриша, что я не бесчестный человек… Пошли!

Минуту спустя отец и дочь, скользя по обледеневшему тротуару, шагали к стоянке такси.

9

Майор Кребс сидел в полутьме своего кабинета и задумчиво следил, как небо за окном медленно наливалось густой синевой. Рабочий день майора кончился, но ему не хотелось уходить. Он отдыхал и лениво думал.

Болван Вурм! Придется подать рапорт о его отчислении. Этого сопляка, как его… да, Яриша, он, наверное, не поймает. Уже совсем темно… В любом дворе под любым кустиком можно укрыться… Тут нужны тысячи людей и сотни собак-ищеек. Впрочем, черт с ним, с мальчишкой, да и с этим ротозеем Вурмом тоже. Вечер… Где бы провести вечер? Только не дома со скучной Вильмой, которая вечно ревнует, вечно хнычет и вечно чем-то недовольна…

Тишину кабинета расколол пронзительный телефонный звонок. Майор вздрогнул: какому черту приспичило так поздно? Но его рука привычно спустила на окно плотную бумагу затемнения, включила свет и взяла трубку аппарата.