В тебе моя жизнь... - [428]

Но Марина покачала головой в ответ, стараясь обойти его, когда он преградил ей путь, пытаясь остановить, заставить выслушать.

— Нет, я не хочу ничего знать. Ничего. Позвольте мне пройти, нас уже кличут лакеи.

Но Сергею в этот миг было абсолютно все равно, что их ждут остальные гости, что в доме есть кто-то еще. Он видел, как она ускользает из его рук, будто вода утекает меж пальцев, а он бессилен был остановить ее. Он схватил ее за локоть здоровой рукой, притянул к себе, заставляя взглянуть прямо в глаза.

— Что происходит? Ты сама не своя, я вижу это, чувствую. И эта сплетня — всего лишь предлог, n'est-ce pas? Не будь вчерашней ночи, я бы решил, что меж нами отныне все кончено. Что этот хлыщ, что вьется вкруг тебя, тебе гораздо приятнее и милее, чем я. Но ночью…, — он вдруг вспомнил, как шептал ей слова любви, а она лишь улыбалась молча в ответ. Когда-то он сам пользовался этой уловкой, в те дни, когда его сердце принадлежало только ему. — Ты любишь меня? Скажи же! И ежели нет, то я уеду и никогда более не побеспокою тебя. Ты любишь?

Маринины глаза вдруг забегали, а сама она вдруг сникла, будто он сам того не ведая, попал в самую точку. Он ясно вдруг увидел, как ладони, все ее сомнения — в себе, в нем самом, в их будущем, и почувствовал острую боль от того. По его мнению, было совершенно нелепым пронеся через время и такие превратности судьбы, их чувство друг к другу начать сомневаться именно теперь. А быть может, ей просто не хочется пока терять свою свободу, которую только ныне, сняв траур, она стала пить огромными глотками? И которая, судя по всему, вскружила ей голову…

Сергей вдруг отпустил ее локоть и направился в сторону лакея, что переминался в отдалении с ноги на ногу, уже отчаявшись дозваться их. Он даже не повернул голову, когда тот, склонившись, сообщил, что его лошадь оседлана, по его желанию, а после снова повторил барыне, что к выезду уже готово все, и гости ждут перед подъездом.

Марина не слышала ни слова из того, что ей говорил нынче лакей. Она взглянула сначала в спину удаляющемуся Загорскому, а потом отвернулась и посмотрела задумчиво на пруд, что виднелся вдали меж деревьев. Почему, ну почему молчит ее глупое сердце? Почему она так равнодушна ныне, когда Сергей уходит от нее? Быть может, ее сердце остыло, и ее сомнения были отнюдь небеспочвенны?

Лакей снова повторился, что барыню ждут уже, и она пошла обратно в дом, осознавая, что и так уже заставила их ждать достаточно. Все уже расселись по коляскам, либо легко гарцевали по двору, ожидая, пока она займет место в двуколке, верная своему слову данному накануне. Раев-Волынский подал ей руку и помог усесться, затем передал вожжи, давая ей понять, что ныне готов передать бразды правления ей в руки. И она стегнула лошадь, погнала ее прочь со двора, недовольная собой. И недовольная тем, что Загорский никак не отреагировал, что Марина едет вместе с Раевым-Волынским, даже бровью не повел. Его лицо будто снова заледенело, как давеча, скрывая его эмоции и чувства. Разве он не должен испытывать хотя бы маленькую толику ревности к Андрею Петровичу, если любит ее? Да и любит ли? Почему так легко оставил ее в парке? Не стал уговаривать, чтобы она сдалась, признавая его правоту, уступая его настойчивости?

Я буду думать об этом позднее, уговаривала себя Марина, сосредоточившись на дороге, игнорируя попытки своего попутчика завязать беседу. Позднее, когда все эмоции улягутся, а тело позволит рассудку принять то, что действительно желает ее сердце. Не ныне, когда она так взбудоражена присутствием Сергея в имении. Она настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что Раеву-Волынскому пришлось взять вожжи в свои руки, чтобы самому остановить двуколку.

— Что? Что случилось? — она повернулась к своему спутнику. Тот внимательно вглядывался в ее лицо, а после показал на штабс-капитана, что гарцевал подле них на каурой.

— Василий Иванович и князь Загорский желают провести пари. Дело в том, что нашему бравому капитану показалось, что его сиятельство недостойно отзывался о его лошади, что тот недавно приобрел, и о его выездке. Вы же знаете, кавалерия недолюбливает пехоту, а пехота не особо жалует кавалерию.

— И что они хотят, эти господа? — Марина поправила перчатку на руке, избегая прямого взгляда Загорского, что тоже подъехал к ним.

— Скачки! — браво заявил штабс-капитан. — Проверим здесь и нынче и лошадь, и мою выездку.

— Ах, полноте вам! — раздраженно бросил ему князь. — Успокойтесь! Вы неверно поняли мои слова. Взгляните на дорогу, она неровна и совершенно незнакома. Не стоит испытывать судьбу.

— Ага, вы избегаете моего вызова!

Марина вздрогнула при этих словах. Глупый штабс-капитан, нет на свете такой вещи, что заставила бы Загорского отступить при этих словах!

— Ах, остановите их, Марина Александровна, — взмолилась к ней Долли из поравнявшейся с двуколкой коляски. — Это сущее безумие!

Но Марина лишь покачала головой в ответ. Неужто Долли полагает, что она имеет на ее брата большее влияние, чем та? Она, конечно, попыталась призвать их успокоиться и примириться, напоминая, что князь ранен и может управлять только одной рукой, но штабс-капитан начинал горячиться, а Сергей лишь криво усмехался, и она испугалась, что дело может дойти еще дальше. Потому махнула рукой на их безумства, откинулась назад на спинку сидения.