В те годы - [14]

Из Ленинграда был вызван Г. К. Жуков; 10 октября его назначили командующим Западным фронтом.

Между тем обстановка ухудшалась, и 19 октября Государственный комитет обороны принял постановление «О введении в Москве осадного положения». «Сим объявляется» — так древнеславянским словом начинался этот документ. Постановление вводило еще более строгий и суровый режим. Воспрещалось всякое уличное движение — как отдельных лиц, так и транспорта — с 12 часов ночи до 5 часов утра. Нарушителей порядка следовало немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, «а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте».

Директива заканчивалась словами:

«Государственный комитет обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие».

Несколькими днями раньше, утром 13 октября, состоялось собрание московского партийного актива, на котором выступил А. С. Щербаков. Ночи без сна сделали свое дело. Лицо Александра Сергеевича стало одутловатым, землистым, веки припухли, белки глаз прорезали кроваво-красные ниточки.

Собрание кончилось быстро. Из горкома партии его участники двинулись на предприятия — нельзя было терять ни часа.

Через четыре дня после этого собрания А. С. Щербаков по радио, по поручению ЦК партии, обратился к москвичам.

«…За Москву, — говорил он, — будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови…

Товарищи москвичи! Каждый из вас, на каком бы посту он ни стоял, какую бы работу ни выполнял, пусть будет бойцом армии, отстаивающей Москву от фашистских захватчиков».

С Москвой связана вся жизнь — нет для меня города более прекрасного. В эти тяжкие дни, объезжая город, я не узнавал многие знакомые места.

На скверах — зенитные установки, набережные и особенно мосты усиленно охраняются.

Третьяковка, знакомая с детских лет, Политехнический музей, где впервые видел Маяковского и Фадеева, Театральная площадь и созвездие театров на ней, волшебство представлений, сказочный, необыкновенный мир на сцене Большого театра. Как все это уберечь, спасти от врага?

И вот теперь машина катит в сторону Крюкова — до фронтовой полосы можно добраться за 40 минут, — невероятно!

По сравнению с довоенным временем Московская комсомольская организация численно уменьшилась в десятки раз. Но каждый, как говорил об этом на собрании партийного актива А. С. Щербаков, был бойцом армии, отстаивающей Москву.

Первые отряды московской молодежи выехали на строительство оборонительных сооружений в самом начале войны. Эшелоны, сообщал Московский горком комсомола, 30 июня отправились с Киевского, Ржевского, Белорусского вокзалов. С приближением фронта понадобилось строить новые полосы. На строительство оборонительных сооружений на ближних и дальних подступах отправились вновь около 40 тысяч человек молодежи.

…К затемненному зданию клуба вереницей идут юноши и девушки. Сквозь окна доносятся звуки духового оркестра. Сегодня здесь вечер в честь отличившихся на строительстве оборонительных сооружений. Будут речи, лучшим из лучших вручат почетные грамоты и подарки. Райкому трудно назвать тех, кто достоин поощрения. В армии строителей более 3300 человек, все работали хорошо.

Строили в местах, знакомых всем москвичам. Ленинский район — около села Семеновского, в Малоярославце, на Красной Пахре. Основная рабочая сила — женщины, молодежь.

Противник не дает покоя. Самолеты гитлеровцев прорываются в район строительства рубежей, ведут бомбежку и обстрелы.

А события подгоняют — с фронта идут тревожные вести. Вновь работникам райкома комсомола во главе с секретарем Гришей Ошеверовым надо ехать на рубежи. В ротах созываются комсомольские собрания. Строители набиваются в дома местных жителей. Но дело не в том, что кого-то надо агитировать. Хочется знать, что происходит на фронте, услышать добрую весть, хочется в такие трудные дни быть вместе. Тогда становится легче, в тебя вливаются новые силы.

К принятию решения подготовлены все. Сейчас это нечто вроде процедурного акта, потому что каждый приехал сюда не как мобилизованный, а как доброволец, готовый, если это будет нужно, умереть рядом с советским солдатом.

— Нам все ясно. Рота не уйдет с трассы до тех пор, пока полностью не будет окончено строительство рубежей.

Так в кратком пересказе звучат речи на собраниях в ротах.

После собрания ужин, теплый, жидкий, чуть сладковатый чай — и сон. С рассветом снова на рубежи, даже если будет осенний ливень, во время которого намокшая земля становится еще тяжелей, прилипает к лопате.

Никто из работающих в траншеях не смотрел на свой труд под бомбежками как на подвиг: так надо, без этого нельзя достичь победы под Москвой. От оборонительных рубежей под Москвой протянется дорога к зданию рейхстага в Берлине.

Ночью, точней под утро, Гриша Ошеверов вернется в Москву и сразу зайдет в райком партии. Здесь не смыкают глаз и в этом также не видят ничего героического — элементарная обязанность, в военное время иначе нельзя.

Гриша Ошеверов расскажет про решения, которые приняли все роты. Он будет с восторгом вспоминать секретарей комитетов комсомола — Настю Матвееву с трикотажной фабрики, Машу Колчанову с фабрики «Красный Октябрь». Каким должен быть комсомольский секретарь, эти девушки показали своим примером: понятия усталости для них не существовало.