В те дни - [5]

— Вовсе не обязательно, — смеюсь я. — Пока ещё я и так ваш должник.

— Так вот, слушай. Я тебе дам этот пакетик, а ты, когда пойдёшь к отцу, передашь его по дороге мастеру Приеде. И ещё скажешь ему, что договорённость остаётся в силе. Вот, собственно, и всё.

С любопытством оглядываю свёрток. Что в нём такое? Спутник, видимо, замечает мой взгляд. Он разворачивает пакетик. — Да, тут всё на месте.

Он снова завёртывает бумагу. Но я уже видел: в пакетике листки. Среди мелкого текста выделяются слова, напечатанные жирной краской:

КАК БОРОТЬСЯ С ПАРАЗИТАМИ… ПАТЕНТОВАННАЯ ЖИДКОСТЬ «ШЕЛЛЬ-ТОКС»…

«Шелль-Токс»… Да ведь это средство от клопов. Оно рекламируется сейчас во всех газетах.

Хо-хо! Значит, мой спутник — всего-навсего агент какой-то фирмы и хочет с помощью Приеде распространить эти рекламные листки на заводе. Ведь известно, что рабочие живут тесно и скученно. В их жилищах на окраинах города много клопов.

У меня пропадает всякий интерес к спутнику. Подумаешь, клопомор… Тоже нашёл занятие! Впрочем, возможно у него не было другого выхода, безработица так велика…

— Ладно, — говорю я. — Будет сделано. Давайте сюда. А если Приеде спросит от кого, что мне сказать?

На какую-то долю секунды он задумывается.

— Скажешь, что племяш передал.

Племянник? Никогда не слышал, чтобы Приеде упоминал о своих родственниках. У него один единственный сын, да и тот попал в «Централку» (Централка — Центральная рижская тюрьма, в которой содержались во времена фашистского режима политические заключённые) за коммунистическую агитацию). С тех пор старик живёт совершенно один. А тут — на тебе: племяш!

— Иди, иди, парень, — поторапливает меня спутник. — И смотри, передай побыстрее.

Он протягивает мне руку.

— Будь здоров! И больше не лезь под машину…

Направляюсь к заводу. Однако иду без особой спешки. Ничего не случится, если «клопиные листки» попадут к Приеде на несколько минут позже.

К моему великому удивлению на этот раз дело обходится без стычки с Матиссенсом.

— Ты к отцу, Имант? — спрашивает он меня. И тут же, не ожидая ответа, говорит: — Тебе сегодня повезло. Отец сейчас как раз во дворе. Иначе ни за что бы тебя не пустил.

Не пустил? Ну, это ещё как оказать!

Однако спора я не затеваю. Стоит ли тратить лишние слова? Я пройду и в следующий раз, и ещё раз, и ещё сто раз, если захочу. Ха, он не пустит!

Действительно, отца нахожу во дворе тут же рядом со сторожкой. Он воспринимает мой сбивчивый рассказ довольно спокойно.

— Так и знал, что твой директор слова не сдержит. Экий он всё же… Но ты, сынок, не горюй. Я уж тут поговорил кое с кем из товарищей. Это — не господа, всегда в беде выручат. Словом, завтра деньги будут. Перестань, перестань! — отстраняется он от моих слишком уж горячих объятий. — А теперь иди домой, наколи матери дров. Она уже давно просит, а я никак не соберусь.

На радостях чуть было не забываю о поручении моего спасителя. К счастью, Приеде сам подходит к отцу с просьбой:

— Нет ли у тебя спичек, Криш?.. А, здравствуй, Имант. Ты что тут делаешь?

— Ох, совсем забыл! — восклицаю я, не ответив даже на приветствие старика. — Дядя Приеде, вот вам посылочка.

— От кого? — удивляется старик.

— Племянник послал…

— А…

Передаю ему пакетик. Приеде открывает его, недовольно морщит лоб и опускает листки в широченный карман своего рабочего пиджака.

— Больше ничего он не передал?

— Сказал, что договорённость остаётся в силе.

Старик понимающе кивает головой.

— Ясно…

— Что там такое, Карл? — заинтересовавшись, спрашивает отец.

— Да так, ничего. Племяш тут с просьбой одной приходил, — уклончиво отвечает он… — Так дай-ка мне спичку, Криш.

Отец передаёт Приеде коробок спичек. Старик закуривает и отходит.

— Знаешь что, ты пока домой не ходи, — говорит мне отец. — Скоро конец работы, пойдём вместе. Обожди в сторожке…

Сидеть в сторожке мне не хочется. Опять этот ворчун Матиссенс будет читать проповедь о том, что нынешняя молодёжь забыла бога и обречена на вечные муки. Лучше выйти на улицу и походить вблизи ворот.

Так и поступаю. Заложив руки за спину, начинаю медленным, размеренным шагом прогуливаться по тротуару. Пять шагов вперёд, пять шагов назад. Вперёд — назад, вперёд — назад… Точь-в-точь, как «Козёл» в классе во время контрольной работы.

Вышагивать взад и вперёд приходится довольно долго. Терпение моё подходит к концу. Что же там отец? Когда он выйдет?

Но вот раздаётся протяжный заводской гудок. Пять часов вечера. Рабочий день окончен.

Через несколько минут открываются заводские ворота, и выходят рабочие. Впереди — старик Приеде. Он останавливается посреди узкой улицы, прикуривает. Вокруг него собирается небольшая группа. Она быстро растёт, рабочие заполняют всю улицу. Почему они остановились?

В центре толпы неожиданно появляется знакомое лицо. Да ведь это же мой спаситель!

— Товарищи! — с удивлением слышу я его громкий голос. — Подойдите поближе.

Товарищи! Он сказал «товарищи»! Но ведь только коммунисты так смело произносят это запрещённое слово.

Отчаянно толкаясь, локтями прокладываю себе дорогу поближе к оратору. Я должен услышать, о чём он будет говорить!

— Товарищи! — несётся над толпой. — Я к вам послан городским комитетом Коммунистической партии Латвии. Вчера ульманисовские газеты объявили, что с коммунистами в Латвии всё покончено. Наверное, вы тоже читали об этом. Вот городской комитет партии и решил провести сегодня митинги на крупнейших заводах Риги, чтобы разоблачить эту наглую и бессмысленную ложь. Ульманис и его клика не понимают, что коммунизм уничтожить невозможно так же, как невозможно уничтожить рабочий класс.