В те дни - [29]

— Спасибо…

От газетного киоска направляюсь в Дубровинский сад. Там, в одной из боковых аллеек, как и было условлено, встречаю Виктора.

— Ну как? — спрашивает он. Вместо ответа показываю ему пакет. — А у тебя?

— Благополучно. Но знаешь, достойный противник попался. Неплохо бегает.

— Значит, всё-таки догнал тебя?

— Да я и не пытался убежать. Просто быстро шёл. Когда услышал за собой пыхтение, обернулся и спросил с участием: «Вам плохо, господин?» А он в ответ хрипит, задыхаясь: «Я… из… по… политической полиции… Газету сюда!» Пожал плечами, вынул «Яунакас зиняс» и подал ему. «Другую, советскую!», говорит. Я тут благородное негодование разыграл. Мол, честного человека оскорбляете и всё такое прочее. Дал себя обыскать. Он прямо зелёный сделался, когда понял, что промахнулся. Извинился передо мной, даже шляпу снял. Словом, я остался им вполне доволен. Не знаю только, как он мной.

Передаю Виктору газеты.

— Ночью дома не держи. Могут нагрянуть с обыском. Лучше всего спрячь где-нибудь в школе, а завтра после работы передай Лие и Суровому. И предупреди их, чтобы берегли. Через неделю пусть вернут все до единого экземпляра. Передадим газеты в уездный комитет — они нужны и на деревне.

Мне хочется ещё посидеть с Виктором, потолковать, помечтать о том времени, когда будем читать советские газеты не таясь, не скрываясь, а свободно, как полноправные читатели и граждане. Но надо идти. Мне нельзя поздно возвращаться домой. Я снимаю пустующую комнату для прислуги в семье зубного врача Лангсмана. Хозяева укладываются в двенадцатом часу и не любят, когда их беспокоят.

Уславливаюсь с Виктором о следующей встрече, и мы расстаёмся.

Когда я подхожу к дому, часы на ратуше бьют полдвенадцатого. Опять Лангсман будет ворчать.

Но хозяева ещё не спят. Дверь открывает сам зубной врач.

— У вас гость из Риги, — недовольным тоном говорит он. — Ждёт в комнате.

Гость? Из Риги? Неужели отец?

Быстро прохожу через кухню в свою каморку. Навстречу со стула поднимается старый знакомый.

— Силис!

Мы крепко обнимаемся. Вот уж действительно нежданный гость!

— Где ты так долго шляешься по ночам? Жди тебя тут, — укоризненно говорит Силис, когда мы, наконец, усаживаемся: он — на мой единственный стул, я — на кровать. — Уж не влюбился ли ты?

Силис всё такой же шутник, каким и был.

— Влюбился, Силис, что поделаешь, — отвечаю ему в тон. — И знаешь в кого? В одного усатого дядьку. Он меня сегодня советскими газетами снабдил.

— Да ну!?

Не скрывая гордости, рассказываю ему про сегодняшнее приключение.

— Молодцы! Здорово придумали! — говорит он с восторгом.

Но нет! Не искренний у него тон. Уж я-то слишком хорошо знаю Силиса, чтобы поверить этому восторгу. В его глазах плутовской огонёк. Ручаюсь, он сейчас преподнесёт сногсшибательную новость.

— Сдаюсь! Не томи, выкладывай, что у тебя есть. Я же вижу по твоим глазам. А! Наверное, ты сам привёз нам целую кипу советских газет.

Силис громко смеётся.

— Ты почти угадал, Имант. С завтрашнего дня мы начнём регулярно получ-ать советские газеты. И журналы. И книги. И всё, что хочешь!

Он встаёт и берёт меня за плечи.

— Настал наш час, дорогой товарищ!

По всему моему телу пробегает горячая волна. Неужели…

— Говори, говори же!

— Имант, сегодня Красная Армия вошла в Литву, а завтра утром будет у нас.

— Красная Армия?

Сердце бешено колотится в груди. Так ведь это же… Неужели приходит конец всем мучениям народа, всему чёрному царству фашистов?

Нет, не может быть! Силис, наверное, опять разыгрывает меня. Хватаю его за руку.

— Слушай, такими вещами не шутят…

Сам не узнаю своего голоса. Он хриплый, прерывающийся…

— Да я не шучу, чудак ты этакий. Завтра, — он смотрит на часы, — нет, уже сегодня, самое позднее в шесть часов утра, части Красной Армии будут подходить к городу. Можешь отправляться на мост и встречать советских воинов.

Значит, правда!

Обнимаю и крепко целую вестника свободы.

— Силис, милый, какое счастье! Ты понимаешь, мы осуществим то, за что боролись.

Во мне всё поёт и ликует. Свобода! Теперь я готов горы свернуть.

— Я здесь проездом, — говорит Силис, когда мы опять усаживаемся. — Утром должен быть на советской границе. Поезд уходит через полчаса, и мне нужно идти. Так вот, слушай. Городской комитет партии я уже известил. Принято решение: встречать Красную Армию у моста. Сбор — к пяти часам утра. Тебе поручено сообщить всем своим. Только учти, Имант, полицейские, айзсарги вооружаются. Они, наверное, попытаются помешать встрече. Могут быть кровавые стычки. Так что будьте осторожны.

— Ну, теперь их песенка спета.

Крепко сжимаю кулаки. Пусть только попробуют что-нибудь предпринять.

* * *

Двумя часами позже в просторной подвальной квартире Виктора собираются комсомольцы — члены подпольных ячеек. Когда они узнают о предстоящем приходе Красной Армии, начинается что-то неописуемое. Восклицания, шум, смех… Незнакомые между собой юноши и девушки обнимаются, целуются, поздравляют друг друга. Суровый выхватывает из кармана губную гармонику, и вот уже звучит мелодия песни «Широка страна моя родная». Её подхватывают все присутствующие — кто на латышском, кто на русском языке.

Я отчаянно машу руками, пытаясь успокоить комсомольцев. Но ничего не помогает.