В тайге стреляют - [61]

— Есть угомонить! — гаркнул вестовой.

— Действуй.

— Улусники лошадей попрятали. На быке товарищи ползут! — усмехнувшись, заметил Павел.

Васька вышел. Тащиться куда-то Сычу чертовски не хотелось. Мерзни, волнуйся, когда можно спокойно поспать в тепле. Но адъютант хорошо знал Артомонова. У него еще не совсем зажила голова — так угостил его командир рукояткой нагана за возражения. Ему не перечь. Похоже, и Павел тут замешан, чего он подмигнул ему?..

«Ладно, возьму с собой баклажку побольше. Буду сидеть в сторонке, потягивать по маленькой, время и пройдет», — успокоил он себя.

Кожаную тужурку Сыч оставил на хранение Косоклюю, натянул меховой жилет, полушубок, перепоясался кушаком и пошел выбирать стрелков. Через полчаса десяток повстанцев, лазутчик и Сыч собрались во дворе. Искристый снег слабо мерцал при мертвенном свете луны. Проводник дал знак следовать за собой, и отрядники молча, один за другим, след в след, тронулись за ним. Васька приотстал, перед уходом с ним хотел переговорить Цыпунов. Сыч с тоской смотрел на освещенные окна юрт и про себя крыл Артомонова всеми ругательствами. Скрипнула дверь, и кто-то заслонил своим телом красноватый изнутри выход.

— Ты, Вася? — негромко окликнул Сыча Павел.

Васька насторожился. По тону Цыпунова он понял, что тот намерен сообщить что-то важное. Павел приблизился и таинственно зашептал:

— Услуга за услугу, приятель!.. Не ревкомовцы поедут. От меня один к красным удрал. С его семьей разделайся для острастки. Мы потом скажем, что вот, мол, отец сбежал, за ним семья потянулась, а красные их перебили. Только умненько сделай. Половину долга с тебя сниму. Не забыл? А если деньги нужны... — Павел полез в карман.

Васька попятился от него. Хоть он и убивал людей, женщин и детей «успокаивать» ему еще не доводилось. Но как откажешь человеку, который спас от ножа? Да и страшного в этом ничего нет. Не в него же будут стрелять.

— Много их? — хрипло спросил Васька и облизнул пересохшие губы.

— Баба, парнишка и две девчонки. Ничего опасного!

— Черт с ними, коли собрался, пойду! — буркнул Сыч. — Деньжонки-то не лишние — одолжи.

— Только, Вася, ни звука, и своих предупреди!

— Знаю!

Скрип снега затих. Двенадцать человек ушли в ночь. Ожидая вооруженного противника, отрядники были насторожены. Павловский лазутчик знал всю гнусность затеянного дела, но его лицо не изменяло своего непроницаемого, застывшего выражения. У Васьки немного дрожали руки, по спине время от времени пробегали мурашки. Чтоб отвлечься, он отпил из посудины и принялся считать шаги.

Третий день шагал к городу худой, едва передвигавший ноги бык. Мутные его глаза были уныло устремлены на бесконечную ленту дороги. Назарка каждого повстречавшегося путника тщательно расспрашивал об оставшемся пути. Да встречных попалось совсем мало, всего трое. Хорошо, что Никифоровых сегодня догнал один человек, пастухом, сказал, работает. Он долго разговаривал с Назаркой, угостил его и Марину славным табачком, подробно расспросил, куда и зачем они направились. Потом Назарка поинтересовался дорогой, и попутчик толково объяснил, как проехать в город, даже на снегу хворостинкой начертил оставшийся путь. Обозначил свороты в наслеги и перечеркнул их.

Невеселы были думы Назарки. Хоть он и небольшой еще, но сколько бед обрушилось на его неокрепшие плечи. Побои тойона сейчас вспоминались смутной щемящей обидой. А теперь по приказу того же тойона брошена юрта. Куда они ехали, он и сам точно не знал. Люди в один голос говорили, что эта дорога приведет в город. А дальше что? Где искать отца, чем кормить мать и сестренок? У кого остановиться в незнакомом месте? Обо всем теперь приходилось беспокоиться Назарке. Мать рассказывала, что в городе где-то есть родственники, но где они — не знала.

— Хай! — поднимая отягощенную печальными мыслями голову, подгонял Назарка понуро шагавшего быка.

Рядом, закутанная в старую, заплатанную шубу, пригорюнилась мать. Сестренки по временам высовывались из-под затрепанного одеяла, поблескивали черными любопытными глазенками. Ледяные иголки больно покусывали и щипали щеки. Младшая, Аныыс, плакала и настойчиво просила есть. Марина, нагнувшись, что-то шептала, и девочка, соглашаясь, кивала головой. Однако через минуту снова начинала требовать молока. Назарка хотел было прикрикнуть на нее, но раздумал. Аныыс маленькая и не понимает, что надо терпеть. Вон старшая и слова не вымолвит.

Пар, вылетая изо рта, красивыми узорами украсил ресницы матери и девочек. Чтобы немного согреть коченеющие ноги, Назарка часто соскакивал с саней и бежал вперед, отчаянно махая руками. Одет он был явно не по морозу. Немного отдышавшись, он подтыкал под ноги матери отвернувшуюся полу шубы, смахивал с бровей сестренок налипшие льдинки.

Скоро должна быть река. Там станок. Приятно после стольких часов пребывания на жгучем холоде вдосталь напиться горячего чаю, посидеть около пылающего камелька с трубкой в зубах. Там и табаком разжиться можно. От своего сэбэряха, наполовину смешанного с размельченной лиственничной корой, горчило во рту. Возможно, на станке кто-нибудь видел отца или что-либо слышал о нем. Вот хорошо было бы!