В тайге стреляют - [58]

— И ты на меня? — взъярился Павел, расстегивая кобуру.

Исступленно закричала Марина. Назарка метнулся к двери, распахнул ее, и Пранчик выбежал во двор.

В юрте наступила тишина. Командир чувствовал себя безраздельным хозяином и, подтянув одно колено к груди, оперся подошвой о стол. Лицо у него было нахмуренное, на лбу изогнулись морщины. Назарка хотел было закурить, но не рискнул.

Наконец Павел медленно, упершись руками в бока, встал, большой, грузный, с заплывшими глазами, остановился перед Мариной.

— Вот что, паршивое семя, отправляйтесь-ка вслед за папашей!

Назарка не понял.

— Из юрты вон, скоты! — рявкнул Павел и показал на дверь.

— Куда мы пойдем, зима, — несмело возразил Назарка.

— Куда твой отец пошел?

— Не знаю.

— И я не знаю... Все! Чтобы завтра вас здесь не было, а то...

Павел неожиданно улыбнулся.

— В город поезжайте! — ласковым голосом посоветовал он.

«Мой тунгус их выведет... А свалим на красных. Васька сделает. Степан рад будет в волчью шкуру залезть, да поздно! От меня за так не уйдешь!»

— В город вам дорога! — жестче сказал он.

Павел так рванул дверь, что она слетела с кожаной петли, и в помещение хлынул мороз. Остывший жеребец с места взял в галоп.

И вот он, Назарка, должен эту юрту оставить, юрту, в которой родились он, отец и дед; он должен покинуть свое маленькое хозяйство, на которое положено столько труда. А кто засеет ячменем крохотный участок земли, отвоеванной у тайги? Слезы горечи и обиды навернулись на глаза. Отомстить бы Павлу! Так отомстить, чтобы на всю жизнь запомнил. Да что Назарка может сделать!.. Подкараулить где-нибудь из засады... Всхлипывания Марины вернули его к действительности. Он обнял разрыдавшуюся мать, зашептал успокаивающе:

— Не плачь, мама... В город поедем. Там отца найдем, все ему расскажем!

Воля тойона в наслеге — закон. Хочешь не хочешь — отправляйся в город. Никто из соседей к себе не пустит, боясь гнева Павла.

Назарка вздрогнул, вспомнив слова: «Чтобы завтра вас не было, а то...» Это не сон. Родная, знакомая до последнего сучка юрта показалась чужой, неуютной.

Назарка подошел к камельку, не зная, для чего, взял щипцы, повертел их и положил обратно. Обида сжимала сердце, слезы ползли по щекам. Он раскурил трубку и так стиснул зубы, что хрустнул мундштук. Зачем огонь заставил гасить?

«Кто что плохого сделал Павлу? Зачем из юрты выгнал?» — без конца спрашивал себя Назарка.

Сборы были коротки. Много ли у бедняка вещей? К тому же Назарка и мать прекрасно понимали, что, не исполни они того, что повелел Павел, завтра будет еще хуже. Незатейливый скарб они сложили на сани, впрягли единственного быка, худого, облезлого, со сломанным рогом, и тронулись в путь. Куда — Назарка и сам отчетливо не представлял. В город так в город. Дорогу туда он помнил очень смутно, отдельными местами, кроме того зимой туда ездили напрямик через болота и озера. Марина давно, еще до замужества, слышала, что где-то в городе живут ее дальние родственники. Их-то и решили искать... Укутали потеплее сестренок, сверху накинули на них одеяло. Марина взяла хлыст и принялась погонять быка, который понуро опустил голову и медленно задвигал ногами.

До свидания, родная юрта! Назарка окинул прощальным взором знакомые, дорогие сердцу места: хотон, амбар, сэргэ, покосившийся столб у двери. «Поправить бы надо, — машинально подумал он. Скользнул взглядом по лиственнице с затесанной сбоку корой. — Хвост коню так и не дорисовал!» Высек огнивом искру, раскурил трубку, смахнул невольно набежавшую слезу и пошел догонять сани, оставившие после себя на снегу две блестящие полоски.

— Пранчик, Пранчик! — спохватившись, закричал Назарка. — Пранчик!

Он вернулся обратно на двор, облазил все закоулки, заглянул в юрту, где в камельке умирал огонь. Верный пес исчез.

Возвратившись в отряд, Павел немедленно приступил к выполнению своего намерения. Не раздеваясь, он велел позвать лазутчика-тунгуса. Тот несмело вошел, остановился у порога. Неподвижное лицо его с глубокими морщинами и запавшими щеками казалось грубо высеченным из гранита.

— Собирайся! — не глядя на него, сказал Павел. — Дело тебе есть...

А утром Павел повел отряд к городу. На пути их дожидался штабс-капитан Артамонов со своими головорезами, о которых население говорило с ужасом и только шепотом.

Ехали очень осторожно. Высланная далеко вперед разведка обшаривала придорожную тайгу. Отрядники разместились так, чтобы по первому сигналу тревоги можно было легко соскочить с седел. Оружие держали наготове.

Павел со Становым ехали в кошевке последними. Между ними шел разговор о пустяках. От Павла попахивало спиртом. Оба за последнее время старались не затрагивать волнующие их вопросы. Поручик вообще теперь держался подальше от командира. Его страшил угрюмый вид повстанцев. Того и жди, в спину получишь пулю. Предчувствие чего-то недоброго, рокового не покидало его.

Станов дал себе зарок при первой возможности уйти из отряда.

За последнее время Павел особенно обозлился, стал подозрительным, кругом видел врагов. Ночами командир осторожно подкрадывался к юртам, где спали отрядники, высверливал в льдине отверстие и подслушивал разговоры. С внутренней дрожью, холодящей спину, он ожидал, что вот-вот раздадутся слова: «Убить Павла надо!..»