В тайге стреляют - [148]

— Здравствуй, Назар! — весело произнесла Нина и энергично тряхнула руку парня. — Идем пароход встречать?

— Пойдем! — охотно согласился Назарка. — Отца, наверное, встречу.

Над обрывом уже собрались празднично одетые горожане. Они прогуливались по лужайке и нетерпеливо поглядывали на дальний мыс. Задумчиво покуривали, обменивались между собой редкими фразами. Внизу, по колена в воде, плотники устанавливали козлы и укладывали на них толстые сырые плахи. По таким сходням-времянкам сподручнее таскать груз с баржи.

Солнце закатилось за лес, пронизав зеленые вершины деревьев тысячами золотых стрел. Через реку перекинулись вздрагивающие и покачивающиеся мостики-тени.

— Пароход! — вдруг взбудораженно выкрикнула Нина, схватила Назарку за локоть и показала на далекую полоску дыма, появившуюся над тайгой.

Вскоре из-за мыса показалось желтое суденышко с длинной тонкой трубой. За ним тянулась неуклюжая пузатая баржа.

Донеслось шлепанье плиц.

Назарка легко спрыгнул на первый приступок и протянул руку Нине. Увязая в песке, скользя и падая, они спустились на берег. Вода отступила здесь не столь уж давно, илистая почва под ногами пружинисто колыхалась.

— Наши! Наши! — оглашенно орали восторженные ребятишки и от нетерпения взапуски носились вдоль берега.

— Неужто Мишенька приехал! — дрожащим голосом проговорила старушка, и по морщинистым щекам ее потекли слезы.

— «Революционный», — громко прочел Назарка на кожухе колеса.

Пароход медленно приближался к пристани. Уже можно было рассмотреть отдельных красноармейцев, столпившихся на палубе и на капитанском мостике. Горожане прихлынули к самой кромке воды, жадно вглядывались в человеческие фигуры.

— Ванюшка!.. Братуха!

— Папа! — рванулась вдруг Нина, и на глазах ее задрожали слезинки. — Папа!

И Назарку тоже будто подтолкнули в спину. На носу, у якоря, он увидел отца. Степан стоял прямой, строгий, с трубкой во рту, седые волосы раскудлатил ветер.

— Тятя! — позабыв про все на свете, завопил Назарка.

Услышав Назаркин голос, Степан удивленно вскинул голову, вынул изо рта трубку и зорко оглядел сгрудившихся у причала.

— Тятя, тятя! — приговаривал Назарка, не спуская глаз с отца.

Пароход пристал наконец к мосткам, и по дощатому настилу загромыхали солдатские сапоги. Крупный плечистый мужчина шагнул к Нине. Девушка будто потерялась в объятиях красноармейца. Она приникла к широкой груди, гладила чисто выбритый подбородок и, счастливая, плакала.

— Дочка-то у меня какая стала! А? Красавица!

Орский сжал огрубелыми ладонями щеки дочери, отдалил от себя ее лицо на выпрямленные руки, всмотрелся, рывком привлек к себе, поцеловал в переносье и снова начал разглядывать.

— Мать-то как там? А? Жива, здорова?

Берег полнился суматошным говором, криками, смехом и поцелуями. Каждого красноармейца-горожанина тесно обступили родные и друзья.

Степан Никифоров сходил с судна в числе последних. Ступал он твердо, уверенно. Гимнастерка аккуратно расправлена под ремнем. На ногах новые яловые сапоги. Лицо старика было каменно неподвижным. Он смотрел прямо перед собой, чуть нахмурив брови.

Назарка молча остановился перед отцом. Степан увидел сына, и в лице его что-то дрогнуло, взгляд выцветших от времени глаз стал мягче, теплее.

— О, Назарка, мальчик мой! — произнес Степан и оглядел его с ног до головы. — Ну, здравствуй, здравствуй, сын!

Назарка с такой силой обнял отца, что у того хрустнули кости и он слабо ойкнул. Вот он — отец, родной, близкий человек! Степан понюхал Назаркину голову, и тот вдруг почувствовал себя маленьким несмышленышем, каким был там, в покинутой давно юрте...

— Совсем большой стал! — говорил Степан, придирчиво, в упор рассматривая сына. — Покрепче меня, пожалуй!

Мельком Назарка видел, как Нина взяла своего отца под руку и повела вдоль обрыва к пологому подъему в город. Между тем баржу подвели к сходням. Наваливаясь разом, матросы стаскивали с грузов покоробленные брезенты. Завиднелись кули, ящики, бочки, тюки. Пароход отдал чалку и приткнулся к барже с речной стороны. Из трубы его лениво курился дымок.

— Долго стоять будете? — поинтересовался Назарка и взял отца под руку.

— Завтра к вечеру, однако, дальше поплывем. Разгрузка не задержит: городские, поди, пособят, — ответил Степан. — Задерживаться нельзя. В верховьях банда шкодит. Потом на север двинемся.

— Ну, отец, идем ко мне! — пригласил Назарка. — Я у одной старушки живу, Матрены Павловны. Славная такая. Муж у нее ссыльный был, «сударский».

Пристань постепенно пустела. Красноармейцы расходились по домам. Команда «Революционного» и артель местных жителей, направленная Советом, приступили к работе...

— Вот мое жилье! — открывая дверь, сказал Назарка. — Проходи, отец!

Степан вошел, оглядел чисто прибранную комнату, задержал взгляд на полочке с книгами.

— Научился? — уважительно спросил он.

— Научился. А ты, отец?

Степан пожал плечами. Он расстегнул пряжку и повесил ремень на гвоздь. Назарка смотрел на него и диву давался: переменился отец, и походка другая, и движения не те, что были прежде. Вроде бы сдержанней стал, строже. На лице появилось много новых морщин, и волосы стали совершенно белые.