В стране поверженных - [16]

— Вам, Кузьма Васильевич, ведь известно, что в годы гражданской войны Красная Армия разбила интервентов, белогвардейцев на всех фронтах благодаря вооруженной борьбе всего народа, который смог организовать партизанское движение в тылу врага?

— Как не известно! Сам партизанил.

Уваров продолжал:

— Теперь, когда враг вторгся глубоко в пределы нашей страны, партизанское движение, руководимое нашей партией, должно стать всенародным. Всенародным, — подчеркнул он и взволнованно заходил по кабинету. — Вера народа в правоту нашего дела является животворящим источником партизанского движения. Где нет веры, там нет победы, Кузьма Васильевич.

Громадин понял, что Уваров произнес не свои слова. И потому, что они были переполнены величайшей мудростью, — взволновали Громадина так, что он уже почти не слышал того, как Уваров говорил о методах борьбы с врагом, о том, что надо вести и созидательную работу, информировать население о победах Красной Армии, помогать ему сплачиваться, издавать газеты, листовки, организовывать подпольные ячейки.

«Да-да-да, — думал Громадин. — Идя только таким путем, мы победим: без народа, без его веры в правоту нашего дела мы, партизаны, превратимся в жалкую кучку, которую в конце концов растопчет гитлеровский каблук», — и, поднявшись, глядя на Уварова просветленными глазами, сказал: — Спасибо. — Он хотел было распроститься, но тот, тепло улыбаясь, безобидно произнес:

— Так что, Кузьма Васильевич, вы должны перестать быть человеком леса. Действуете, сидя в лесу, на дорогах, а штабы противника находятся в крупных селах, городах: там куются замыслы врага, там главный нерв военной машины. Вы должны ударить по штабам!

— Понимаю, Елизар Петрович, и с величайшей радостью приступаю к исполнению. Будьте уверены и, если есть возможность, передайте товарищу Сталину: мы его задание выполним с честью! — Громадин встал, по-военному вытянулся. — Разрешите отправиться и приступить к делу?

— Ан нет, — пошутил Уваров. — Давайте-ка сначала посмотрим карту. Я заметил, вы все время присматривались к ней, — он подошел к карте, дружески держа генерала под руку. — Видите, сколько красных точек, — это все партизаны. Смотрите, вот Краснодар. Неподалеку от него курорт Горячие Ключи. Рядом горы. Видите, сколько тут партизан? Вот это Крым. Пока там немцы. А партизан сколько? А на Украине смотрите, что творится. Но я хочу ваше внимание обратить на Белоруссию. Ба! Ба! Здесь почти все усеяно точками. Видите, что делается на Пинских болотах, на реке Друть? — и неожиданно спросил: — Вы, кажется, выросли на Пинских болотах?

— Точно.

— Как хорошо-то, — загадочно произнес Уваров, поджимая тонкие губы. — А реку Друть знаете?

— Еще бы: глаза завяжи, все равно все тропы найду, — и Громадин тут же подумал, еле заметно улыбаясь: «Хитер ты, да ведь и я не лыком шит. Чую — намеревается в Белоруссию перекинуть». Вот почему, вечером того же дня он связался с командармом Горбуновым и через него приказал Яне Резанову отправиться на реку Друть, разведать там все и ждать дальнейших указаний.

А Уваров заинтересовался тем, как живут партизаны, да не вообще, а детально: посылают ли письма домой, есть ли бумага, устраиваются ли культурно-развлекательные вечера, есть ли медицинская помощь и какая? Тут, конечно, Громадин не вытерпел и сообщил о том, что у них теперь имеется знаменитый профессор, а сказав об этом, невольно добавил:

— Недавно вылечил одну тяжело больную… Ну, просто клад открыл.

— Что такое?

— Женщина прекрасно владеет немецким языком; образованная, энергичная, и мести к врагу в ней — гора: от рук фашистов погибли ее сынишка, мать… Ну, мы ее посылаем поглубже в Германию, — говорил Громадин, намеренно не произнося имени и фамилии Татьяны.

— Хорошо. Нам это очень нужно. Особенно, когда приблизимся к границе немецкой империи, — одобрил Уваров.

На такие беседы у Громадина ушел не один вечер. Затем несколько дней ему пришлось просидеть в Генеральном штабе Красной Армии, где его подробно расспрашивали о движении материальной и людской силы врага, о том, какое вооружение гитлеровцы стягивают к Орлу, что это за танк — «тигр». Потом его снова попросил к себе Уваров.

Он явился к Уварову, и тот увидел, что глаза у генерала болезненно-красные, и тревожно воскликнул:

— Что с глазами-то у вас?

— От желудка. Шут его знает, что с ним. Но иногда вдруг такие боли поднимутся, хоть караул кричи: сегодня всю ночь не спал.

— Значит, сказались «первые денечки». Знаю: туго приходилось с продуктами.

— Липовой корой питались, мхами. Хорошо, что у меня зубы крепкие: гвозди перегрызут, — пошутил Громадин, хотя ему было вовсе не до шуток: в желудке снова поднялась режущая, острая боль, и лицо болезненно передернулось.

Уваров заторопился, беря трубку телефона:

— Немедленно в Кремлевскую больницу, Кузьма Васильевич. Немедленно.

— Воевать надо, — через силу произнес генерал.

— Нет. Нет. Время еще терпит. Вы ложитесь. Не возражайте. Если товарищ Сталин узнает, что вы не легли в больницу, а я вас не уложил, — обоими останется недоволен. Вы полечитесь, а мы за эти дни кое о чем доложим товарищу Сталину. А может, и решение какое-нибудь будет, — намекнул он на что-то и поджал тонкие губы, видимо боясь, что с них может сорваться лишнее слово.