В стране кенгуру и эму - [53]

От Джералдтона до фермы 120 километров. Дорога петляет между грядами дюн. Очевидно, некогда океан намыл их, а затем отступил. Так образовалось около десятка песчаных гряд. Дюны подальше от берега заросли кустарником.

Управляющий фермой мистер Маршалл уже ожидал нас. Он крепко пожимает нам руки и приглашает зайти в контору, состоящую из двух комнат. В одной сидит бухгалтер, в другой — секретарь-машинистка. Это весь штат конторы.

Сейчас разгар уборки. Предстоит убрать 12 тысяч гектаров пшеницы и 8 тысяч гектаров ячменя и овса. На ферме трудится всего 46 рабочих и служащих. Уборка пшеницы продолжается 40–50 дней.

Кругом простирается желтое море созревшей пшеницы. Несколько комбайнов срезают и обмолачивают колоски, а солома остается на корню. К комбайну подъезжает машина с высоким железным кузовом, и комбайн насыпает в него зерно. На другом поле стоят мешки с семенной пшеницей.

Комбайны за уборкой пшеницы

Мистер Маршалл поясняет, что здесь почвы песчаные и на одном участке пшеницу можно сеять максимум два года.

После пшеницы сеют ячмень, и в него добавляют несколько килограммов семян люпина. Люпин созревает раньше ячменя, до уборки его стручки растрескиваются, и на другой год все поле бывает покрыто люпином. Так люпин самосевом возобновляется в течение 8–9 лет. В эти годы на каждом гектаре такого поля выпасается по шестнадцать овец, т. е. гектар люпина почти без затрат дает 7–8 тонн кормовых единиц. Кроме того, каждый год он оставляет в почве 30 килограммов фиксированного азота. Без люпина невозможно получить хороший урожай пшеницы.

Для того чтобы уничтожить люпин в посевах пшеницы, поле с самолета опрыскивают гербицидами, причем пшеница от этого не страдает. Но в люпине содержится вредный для животных алкалоид, и, поедая его, овцы иногда заболевают и даже дохнут. Ежегодно погибает примерно 2–3 % овец. Однако экономический эффект от использования люпина с лихвой возмещает убыток.

Подъезжаем к полю, покрытому сухими высокими стеблями люпина. Мистер Маршалл разгребает опавшие листья и стручки — под ними земля густо усыпана семенами люпина. Невдалеке на люпине пасется отара крупных, упитанных, с хорошей шерстью овец. Таких овец в хозяйстве 55 тысяч.

Овцы пасутся без пастухов, на водопой ходят сами. Всех овец обслуживают шесть человек. Только на стрижку, как и повсюду, нанимают работников.

Ежегодно ферма распахивает 6–7 тысяч гектаров целины. Осваивать такие земли не составляет особого труда: они представляют собой относительно ровные заросшие кустарником и травами участки с супесчаной почвой.

На прощание мистер Маршалл подарил мне несколько брошюр о ферме.

Солнце уже садилось, а мы еще ничего не ели. Для пунктуальных австралийцев это чрезвычайное происшествие. Заезжаем в кафе при станции. Подкрепившись, возвращаемся в Джералдтон.

В порту, у причалов, пришвартовано около десятка огромных океанских кораблей. К ним от элеваторов подведены трубы-шланги, по которым поступает пшеница. Невдалеке высятся громады элеваторов. Сюда из основных зерновых районов Западной Австралии стекается зерно для вывоза за границу. Снова любуюсь неповторимыми красотами побережья океана. Здесь, в Западной Австралии, пока немного людей, а природа щедра. Да и не только здесь. Сами австралийцы говорят: «Мы пока снимаем сливки, ну а наши внуки и правнуки доберутся и до остального».

Очень остро для многих районов страны стоит проблема воды. Много воды реки Австралии несут в океаны, а ее так не хватает на землях этого засушливого континента. В пустынных районах фермы и промышленные предприятия обеспечиваются артезианскими водами. При этом часто вода хищнически расходуется, бесполезно испаряется, а уровень вод артезианских бассейнов непрерывно понижается. Во многих местах запасы артезианских вод иссякли, колодцы высохли.

Мое пребывание в Джералдтоне закончилось. Чтобы больше повидать, обратно решил поехать на автобусе. От Джералдтона до Перта больше пятисот километров, и дорога с остановками займет одиннадцать часов.

Огромный автобус с довольно удобными креслами мчит меня на юг. По обе стороны дороги тянутся поля созревшей пшеницы. Иногда они сменяются кустарником. Изредка попадаются поселки. Рядом с шоссе проходит железная дорога. Кое-где пшеница уже убрана, и по высокой стерне пасутся овцы. Им здесь раздолье: попадаются колоски, да и в соломе встречается хороший корм. Фермеры откармливают овец на пожнивье.

В автобусе не все места заняты, на остановках выходят и подсаживаются новые пассажиры, несколько раз садились бедно и грязно одетые женщины-аборигенки с детьми. Пожилой шофер мастерски ведет машину, автобус мчится с бешеной скоростью. Мелькают поля, пастбища, овцы, изредка фермы. И везде очень сухо, речки высохли, только ветряки качают воду в огромные баки.

Едем уже почти пять часов. Подъезжаем к небольшому кафе. Время ленча. Шофер останавливает автобус и объявляет, что стоянка будет 40. минут.

Пассажиры устремляются к стойке выпить холодного пива. Кое-кто заказывает обед, а большинство достают сумочки с сендвичами.

Недалеко от дома, в небольшом загоне, обнесенном проволокой, я увидел несколько кенгуру. Они совсем ручные и протягивают головы, выпрашивая поесть. Я предложил им хлеба — отказались, дал кусок апельсина — тоже не пришлось по вкусу. Пошел и нарвал травы. Ее они стали охотно есть. Стоявший возле меня пожилой человек сказал, что кенгуру очень разборчивы в еде и выбирают наиболее вкусные травы.