В советское время, 1917–1995 - [29]
Совсем недавно опубликованы подробности, с чего началось крупное крестьянское западно-сибирское восстание 1921 («ишимский мятеж»). Тюменский губпродкомиссар Инденбаум, после жестоких хлебозаготовок 1920 года, когда область к 1 января 1921 выполнила 102% намеченной развёрстки, объявил ещё дополнительную неделю «окончания развёрстки» – с 1 по 7 января, то есть как раз предрождественскую неделю. – Среди других уездных и ишимский продкомиссар получил директиву: «Развёрстки должны быть выполнены, не считаясь с последствиями, вплоть до конфискации всего хлеба в деревне (курсив мой. – А.С.), оставляя производителя на голодную норму». В личной телеграмме Инденбаума требовалась «самая беспощадная расправа вплоть до объявления всего наличия хлеба в деревне конфискованным». При формировании продотрядов, с ведома Инденбаума, в продовольственные отряды принимались бывшие уголовники, люмпены, легко идущие на избиение крестьян. Член губпродкома латыш Матвей Лаурис использовал свою власть для личного обогащения и похоти; расположившись с отрядом в селе, требовал на ночь от населения 31 женщину – для себя и своего отряда. На X съезде РКПб тюменская делегация докладывала, что «тех крестьян, которые не хотели давать развёрстку, ставили в ямы, заливали водой и замораживали»[33].
А о ком – узнавали только спустя много лет, лишь из некрологов в «Известиях»: «Умер от туберкулёза тов. Исаак Самойлович Кизельштейн», делегат VI съезда партии, участник «пятёрки» в Москве по подготовке Октябрьского восстания; с переездом правительства в Москву – «провёл огромную работу в качестве уполномоченного коллегии ВЧК», потом член реввоенсовета V и XIV армии, «всегда верный рядовой партии и рабочего класса»[34]. И – сколько таких «безвестных тружеников», да разных национальностей, состояло в душителях России?
Помимо обязательных революционных кличек, большевики-евреи отличались ещё нагромождением псевдонимов или сменённых так или иначе фамилий. (Вот некролог 1928 года: умер давний большевик Лев Михайлович Михайлов, в скобках: с 1906 года известный в партии как Политикус. Но Политикус – тоже его кличка, а фамилию свою, Елинсон, унёс в могилу[35]). Что побудило Арона Руфелевича принять украинское Таратута? Стыдился ли своей фамилии Иосиф Аронович Таршис? Или хотел себя укрепить – принявши Пятницкий? Те же ли побуждения были у евреев Гончарова? Василенко? И – считались ли они в своих семьях предателями? Или просто трусами?
Остались живые наблюдения. И.Ф. Наживин пишет по своим раннесоветским впечатлениям: в Кремле, в управлении делами СНК, «всюду невероятная неряшливость и неразбериха. Всюду латыши, латыши, латыши и евреи, евреи, евреи. Антисемитом никогда я не был, но тут количество их буквально резало глаза, и все самого зелёного возраста»[36].
Даже свободолюбивый и многотерпеливый Короленко наряду с сочувствием к евреям, страдающим от погромов, записывает в своём дневнике весною 1919: «Среди большевиков – много евреев и евреек. И черта их – крайняя бестактность и самоуверенность, которая кидается в глаза и раздражает»; «Большевизм на Украине уже изжил себя. "Коммуния" встречает всюду ненависть. Мелькание еврейских физиономий среди большевистских деятелей (особенно в чрезвычайке) разжигает традиционные и очень живучие юдофобские инстинкты»[37].
В первые годы большевицкой власти весь перевес еврейской численности сказывался далеко не только в самых верхах партии и власти: он был ещё разительней – и чувствительней для населения – на широких просторах, в губерниях и уездах, в прослойках средней и ниже средней. Там-то и засела безымянная масса «штрейкбрехеров», которая «хлынула на помощь» ещё хрупкой большевицкой власти – и подкрепила её, и спасла. – В «Книге о русском еврействе» читаем: «Нельзя не упомянуть о деятельности многочисленных евреев-большевиков, работавших на местах в качестве второстепенных агентов диктатуры и причинивших неисчислимые несчастья населению страны», с добавлением: «в том числе и еврейскому»[38].
Из такого повсеместного присутствия евреев в большевиках в те страшные дни и месяцы – не могли не вытекать и самые жестокие последствия. Не минуло это и убийства царской семьи, которое теперь у всех на виду, на языке, – и где участие евреев русские уже и преувеличивают с самомучительным злорадством. А это и всегда так: динамичные из евреев (а таких много) не могли не оказываться на главных направлениях действия и нередко на ведущих местах. Так и в убийстве царской семьи – при составе охраны (и убийц) из латышей, русских и мадьяр две из роковых ролей сыграли Шая-Филипп Голощёкин и Яков Юровский (крещёный).
Ключ решения был в руках Ленина. Посмел он на это убийство решиться (при такой ещё хрупкости своей власти) – верно рассчитав, предвидя и полное безразличие союзных с Россией держав (родственный английский король ещё весной 1917 отказал Николаю в убежище), и обречённую слабость консервативных слоев русского народа.
Голощёкин, сосланный в Тобольскую губернию в 1912 на четыре года, дальше к 1917 году на Урале – хорошо сознакомился со Свердловым (кстати, в 1918 они были на «ты», как это зафиксировано в телеграфных переговорах Екатеринбурга с Москвой). С 1912 Голощёкин (и тоже – вместе со Свердловым) стал и – член ЦК партии большевиков, после Октябрьского переворота – секретарь Пермского и Екатеринбургского губкомов, затем объёмистей – Уральского обкома партии, то есть верховный хозяин всего Урала
