В солнечной Абхазии и Хевсуретии - [10]

Не возвращаться же обратно? И я решаюсь на крайнее средство.

— Если ваши мужчины трусы, — говорю, — то им надо ходить в юбке, а я одна пойду в Шатили.

Датико с большим смущением переводит мои слова. Что тут сделалось! Почтенный «ареопаг» поднялся на ноги и угрожающе зашумел. Из толпы молодежи, стоящей в стороне, выступил высокий хевсур и с гордо поднятой головой обратился ко мне. Датико переводит. Хевсур говорит, что он не может снести, чтобы руссис кали (русская женщина) думала о хевсурах, как о трусах. Недавно он убил одного шатильца, и ему нельзя показаться туда, но раз на то пошло, он согласен проводить меня, если я пойду с ним ночью.

Мы уговариваемся тронуться в путь на следующий день. Отец героя Суханавури, старик Гоготури, приглашает меня в свой дом. Дом его возле башни. Хевсурское жилище очень бедно. Снаружи, под навесом, сушатся кожи убитых животных и табак. Внутри, посреди довольно большого помещения, очаг. Вещей почти никаких нет. Кровать — деревянный ящик, в который брошена солома. Но множество медной посуды: тазы, котлы и т. п. Старуха-хозяйка у костра похожа на колдунью. Ее молодая невестка, вдова убитого героя, весело шутит под горой с милиционерами, подразнивает Датико, говоря, что он не умеет стрелять. Хевсурка держит доску — цель, а Датико стреляет. Во время выстрела хевсурка не дрогнула.

После героя Суханавури остался сын, мальчик лет 7–8. Я спрашиваю его об отце.

— Отца убили кисты. Когда мне исполнится 13 лет, я пойду и убью их.

Поздно вечером Датико сказал мне, что меня хочет видеть один человек, которому никак нельзя прийти в дом Гоготури.

Идем узенькими улицами, заваленными камнями. У одного дома передо мной вырастает хевсур — не преувеличивая — ростом под крышу; молчаливым жестом приглашает нас в дом. Присаживаемся к очагу. Великан-хевсур объясняет мне, при помощи Датико, что он скрывается от правительства. Еще в царские времена его преследовала полиция, как бандита. Теперь он подозревается в одном убийстве. Но он уверяет, что в последнем преступлении он не виноват. Убили пшавы. Он может доказать, выставить свидетелей. Ему надоело быть бандитом и скрываться в горах. Тем более, что недавно он женился. Взял себе в жены дочь старика Гоготури против воли последнего. Гоготури поклялся ему мстить, но если правительство его амнистирует, то можно будет помириться с сердитым тестем. Его просьба ко мне — передать наркомвнуделу, т. Гегечкори в Тифлисе об этом его желании. В доказательство того, что он не годится в бандиты, великан показывает мне изуродованную ужасной кинжальной раной руку. Впрочем, я не видала ни одного хевсура, который бы не был ранен. Решительно у всех на лице и руках кинжальные отметки.

На утро, когда я и мой проводник — хевсур Миха Кераули — садимся на лошадей, выбегает из соседнего дома взволнованная хевсурка и начинает осыпать меня, по-видимому, упреками. Хватает камень и пускает в мою лошадь. Я ничего не понимаю. Что надо ей?

Миха Кераули смущенно молчит. Отъехав и оглянувшись, я увидела, что хевсурка забрала свои вещи из дома и уходит в горы. В пути Кераули признался, что это была его жена, которую смутило, что «руссис кали» уводит куда-то ее мужа. Так это была сцена ревности! Я подарила Кераули для его жены разных безделушек: лент, ниток, душистое мыло.

Он расцвел и заявил, что перед такими подарками его жена не устоит, и они помирятся.

…Ущелье то расширяется, то суживается. Горы становятся все выше и выше. Возле одного селения мы проезжаем мимо «икон» — подобие языческого капища, в углублении которого высечено на камне какое-то изображение. Внутри сложенной из камней часовни котел для варки пива и очаг. У каждого селения имеется своя «икона». Земли икон обрабатываются миром. Собранный урожай идет на пиво, которое варят во время больших праздников с жертвоприношениями. Священников в Хевсуретии заменяет хевис-бери (монах ущелья).

Ближе к селению Аче начинаются большие посевы. Дома в большом селении Аче в 3–4 этажа, прилеплены к скале, при чем крыша первого этажа является двором, террасой для второго. В первом этаже помещается скот, во втором живут люди, в третьем хранится сено.

По ту сторону реки, на склоне горы, виднеется сожженное во время прошлогоднего челокаевского восстания селение Бисо.

Горы Хевсуретии подавляют.

Мы поднимаемся на один из самых трудных перевалов — Датвисджвари (в переводе: медвежий крест). Сбоку высится снежная вершина Чаухи — одна из самых высоких вершин Кавказа. Местами лежит снег, холодно, а всего час-полтора назад мы не знали, куда деваться от палящих лучей солнца.

На наше счастье навстречу нам попадается хевсур с осликом и привязанным к седлу хорошеньким барашком. Хевсур направляется с жертвенным барашком в село Чала к «иконам» на праздник успения богородицы. Он останавливает нас, чтобы по обычаю угостить аракой. Арака противна на вкус и пахнет бурдюком, но, чтобы согреться, я делаю несколько глотков из рога.

На обратном пути мы встретили того же хевсура. Араки в бурдюке уже не было, от хорошенького барашка остались только легкие и сердце, которые он вез домой.