В Солнечном городе - [28]

Илья застонал: — М-м-м.

— Нету у него детей! Никого нету! Он сына своего загубил!

Колькин голос. Откуда здесь Колька? Ага, это он мне накаркал. По его вышло.

— И моего!

— И моего, — эхом пронеслось по толпе.

— И папку нашего, — плачущий детский голос.

— Не-е-е-т! — шепчут губы Ильи. Но он уже верит — погубил. Всех, и отцов, и сыновей погубил он, Илья Мохов. И сколько еще погубит. Вот они в бесконечной очереди стоят за его машиной, за его спиной. А впереди так же бесконечно тянется мертвое поле в крестах.

— Клянись!

— Нечем…

— Тогда живи… Без клятвы живи. Ты не заслужил смерти. Ты наш враг… ты наш брат… Смерть — счастье. Ты недостоин счастья.

Илья оторвался от баранки, широко раскрыл глаза, судорожно огляделся.

Где они?

Машина стояла на обочине пустынной дороги.

— Что это было? Сон? — ощупал себя и вздохнул с облегчением. — Сон… Задремал я.

Отогнал дрему, тронулся.

— Скоро приеду. За поворотом плотина; там до города рукой подать…

За лобовым стеклом застыло желтое лицо сына. Илья зажмурился; до хруста в пальцах сжал рулевое колесо, открыл глаза. Санька исчез. По черному асфальту ползли волны снежной крупы. Илья боялся ото-рвать взгляд от дороги, боялся вновь увидеть лицо сына. Но какая-то сила влекла его: — Посмотри, по-смотри, это сын твой тебя вспоминает. — И послушался, посмотрел. И увидел маленький прямоугольник мутного окошечка. — Что за ним? — напрягал он память. А когда понял — и прямоугольник исчез. Только злые слова Кольки бились в ушах: "Туда его надо было… и тебя за им…" И новое видение — пышный чуб на изуродованном лице.

— Да что же я делаю? — выкрикнул Илья и обернулся на свой груз. — Зачем это? Кому? Людям или ско-там?

Он уже не видел дороги. Что-то плотное наматывалось на колеса, шелестело вопросами.

— Зачем… чем… чем…

Мозг по привычке руководил Ильей, не сбивая мыслей. Где-то в глубине сознания отметился послед-ний перед плотиной поворот и знак: "Крутой спуск", — сбрось газ, скорость ограничена! Там пост ГАИ, — дырку сделают, — предупреждал мозг. Но Илья не услышал команды. Давил на акселератор и видел перед глазами только сменяющие друг друга лица. — …чем…чем…чем… — Он смахивал их рукой, протирал стек-ло, включил ненужные дворники. Они заскрипели: чем…чем…чем…

— За-а-а-чем?! — закричал взахлеб и резко крутанул баранку влево.

13

Харон подгребал к своей пристани.

До рейсового автобуса из города есть время. В лунке вода пульсирует, манит волнительной игрой, обещанием хорошего клева. Вон у мужиков вокруг лунок как снегири на снегу красноперые окунята тре-пыхаются — позарились на мотыля и попались; теперь хвостом о лед бьют, чувствуют — рядом вода; недоумевают — почему не пускают, почему свободы лишили? Так и уснут, не разобравшись. Рыбий умок недалек.

По крутому спуску к плотине катилась машина.

— Илья! — крикнул Харон и помахал рукой. Сейчас потревожит свежий воздух короткий сигнал — привет Ильи. Нет, не заметил. Куда он гонит?.. Молодец, мужик: честно робит. У нас таких пахарями кличут; они в любом деле цель находят. Или выдумывают… Вот разлихачился! Все торопится, торопится. Сегодня припоздал чуток. Знать, поломка была. Время нагоняет.

Харон восторженно посмотрел на уставленный ящиками кузов.

— Добра-то сколько! — протянул завистливо. — Разок бы добраться без суеты, без меры. Фантастика!

ЗИЛок, провожаемый внимательным взглядом Семена, миновал спуск, выехал на дамбу. Переднее колесо угодило в колдобину; машину подкинуло, развернуло. Сбив придорожный столб, она дернулась на обрыве, зависла на мгновение над узкой полоской воды и навалилась на лед.

Звякнули бутылки; жалобный крик покатился над морем.

Илья пробил головой лобовое стекло и замер на капоте: одна рука придавлена бесчувственным телом, другая обнимает нагретый железный бак. Камнями — самоцветами поблескивают на шапке, на воротнике и на спине осколки каленого стекла.

Лед треснул, накренился, укрываясь темной бурлящей водой.

Машина медленно поползла к плотине, к самой глубине, и не было силы, способной удержать ее. Зад-ние колеса все больше заглатывала вода — до ступицы, выше, выше, лизнула номерной знак, фонари, ку-зов. Льдина встала торчком, сбросила тяжелую ношу, прикрыла ее, подняв громкие брызни, и распа-лась.

Меж обломков проступили масляные пятна, радужно синея на холодном солнце.

К заломаному краю, крича и обгоняя друг друга, бежали рыбаки. Харон опамятовал. Волны докатились до лодки, качнули ее; Харон спохватился; расталкивая коротким веслом льдины, зигзагами продирался к масляным разводам. Он по самую варежку погружал весло в воду, наклонялся к борту, купал завязки у шапки, выглядывая след машины в затемненной толще.

— Семен, — окликнул хриплый голос. — Ну что там?

— Глыбко, не видать.

— Ясно дело — глыбко, — поддержал тот же голос. Может спичку засветить?

— Иди, посвети. — Харон прощупал воду веслом.

— Надо в милицию сообщить, — догадался Умный мужик.

— Иди ты со своей милицией, — оборвали его. Никому не хотелось ввязываться в это дело — показания, свидетели, очные ставки, бесконечные вызовы и подозрения.

— Монатки собирать надо и рвать когти. У Тоньки, небось, телефон докрасна раскалился.