В собачьей шкуре - [10]

Проснулся Сириус страшно голодным. Он съел собственный ужин и доел за кошками остатки второго ужина, который им дала Кэтлин. Потом он с надеждой поискал чего-нибудь еще съестного, но не нашел. Тогда Сириус со вздохом улегся на пол, опустил морду на огромные неуклюжие лапы, принялся наблюдать, как ужинают люди — они всегда оставляли себе самое вкусное — и изо всех сил пытатлся понять, что они говорят. Он с радостью обнаружил, что, сам того не замечая, уже знает довольно много слов, и даже знает, что означают некоторые из них. Но большая часть разговора звучала как бессмысленное бормотание. Ему понадобилось несколько дней, чтобы разложить это бормотание на слова и разобраться, как одни слова могут связываться с другими. Справившись с этой задачей, Сириус обнаружил, что раньше пропускал мимо ушей самую важную часть этих слов.

Он думал, что моментально выучил слово «гулять». Каждый раз, когда Кэтлин его говорила, Сириус вскакивал, зная, что это означает зеленый луг и текущую воду. В восторге от того, что обещало это слово, его хвост обретал собственную жизнь и сшибал на пол все вокруг, и Сириус позволял надеть на себя поводок ради того, что будет потом. Но он считал, что все эти удовольствия связаны со звуком «ля». Бэзил это обнаружил и немало поразвлекался.

— Шляпа, Крыс! — покрикивал он. — Глянь! Земля!

Каждый раз Сириус вскакивал, размахивая хвостом и навострив рыжие висячие уши, только для того, чтобы разочароваться. Бэзил покатывался от хохота.

— Нет, обломись, Крыс. Тля, для, конопля!

На самом деле Бэзил оказал Сириусу услугу — научил его прислушиваться к началу слов. К концу недели Сириус старался расслышать тот звук, который люди произносили, собрав губы трубочкой. Этот звук казался ему трудным. Он не был уверен, что когда-нибудь научится произносить его сам. Но он знал, что когда перед «ля» шло «гу». это было настоящим, и никак иначе. Он не отзывался на «валять» или «стрелять». и Бэзил из-за этого сильно досадовал.

— От этого Крыса больше никакой радости, — бормотал он.

Кэтлин с облегчением обнаружила, что Лео почти перестал грызть вещи. Сириус был слишком занят обучением и наблюдением, чтобы делать что-то еще, кроме как рассеянно жевать свою резиновую кость. Теперь он рвался к знаниям. Он продолжал постигать огромное зеленое нечто в самом себе, постоянно ускользавшее от его зрения. Он никак не мог как следует его разглядеть, но увидел достаточно, чтобы знать, что теперь он стал чем-то глупым и невежественным, подвешенным на четырех неуклюжих лапах, с разумом, похожим на симпатичное решето. Он должен был узнать, почему это произошло, иначе он никогда не сможет ничего понять про Зоаи.

Так Сириус слушал и слушал, и наблюдал, пока у него не начинала болеть голова. Он наблюдал за кошками, как и за людьми. И медленно, медленно начинал постигать смысл вещей. Он узнал, что животные считаются ниже людей, потому что они глупее, меньше и не такие ловкие. Люди пользовались своими руками тысячью хитрых, тонких способов. Если они не могли что-то сделать руками, им хватало ума придумать какой-то подходящий инструмент. Осознание этого факта оказало огромную помощь Сириусу. У него были странные, туманные воспоминания о том, как он сам пользовался Зоаи примерно так же, как люди пользуются инструментами. Но животные этого делать не могли. Поэтому у людей и была власть над их жизнью и смертью.

Тем не менее Сириус завороженно наблюдал, как кошки, особенно Тибблс, пользуются лапками почти так же ловко, как люди руками. Тибблс могла стянуть салфетку с мясного блюда, а Ромул и Рем выпускали когти и вытаскивали мясо наружу. Она могла опустить шпингалет на кухонном окне и попасть в дом дождливой ночью. И еще она могла открыть любую дверь, у которой не было круглой ручки. Сириус смотрел вниз на свои громадные толстые лапы и глубоко вздыхал. От них было столько же толку, сколько от ног Даффи. Может, он был сильнее, чем все три кошки вместе взятые, но он не мог так пользоваться лапами, как они. Он понимал, что из-за этого он больше зависит от людей, чем кошки. Кошки жили интересной собственной жизнью и в доме и снаружи, а Сириусу нужно было ждать, пока его человек куда-нибудь поведет. Он впал в глубокое уныние.

Потом он обнаружил, что тоже умеет соображать.

Это было связано с нарядным звенящим красным ошейником. После первой прогулки Кэтлин так и не сняла ошейник с Сириуса. Сириус возненавидел ошейник. От него чесалась шея, а постоянный звон страшно раздражал. Но Сириус очень скоро понял, что это не просто неприятный предмет, а знак и инструмент человеческой власти над ним. Человеку — например, Бэзилу — достаточно было только ухватиться за ошейник, чтобы Сириус оказался беспомощным пленником. И если затем Бэзил щелкал Сириуса по носу или отбирал у него кость, то этим он демонстрировал свою власть над щенком.

Так что Сириус принялся обеспечивать себе возможность освобождаться от этого ошейника, когда захочет. Он стал чесаться. Чесаться. Чесаться. А ошейник звенел, звенел, звенел.

— Пусть эта грязная тварь перестанет чесаться, — сказала Даффи.

— Я думаю, может, ему ошейник тесноват, — сказал Робин. Они с Кэтлин осмотрели ошейник и ослабили его на две дырочки.