В снегах - [7]
— Задние лапы у них длинные, мешают, — ответил дедушка. — Ну все, замолкни.
Тадао уставился на дедушкины руки, боясь моргнуть глазом. Лицо горело огнем. Он пытался услышать, как приближается заяц, но в ушах стучало. Во рту пересохло. Один разок из-под прикрытых век Тадао медленно перевел глаза за дедушкино плечо. Там, где только что никого не было, шевелился снег. Показались уши, розовые глазки, а потом и весь заяц.
Заяц встревоженно огляделся и продолжал спускаться по склону прямо перед ними.
Дедушка рывком вскочил на ноги. Тадао, чуть не упав, кинулся следом. Ему не было видно, куда побежал заяц. Дедушка, изогнувшись всем телом, прямо в снегоступах прыгнул вниз. Тадао остановился.
Заяц пронзительно завизжал. Дедушка забарахтался в снегу; поднялся и упал топор. Обычного глухого звука не было.
Тадао, переведя дух, увидел, как дедушка встает, держа в руках зайца и топор.
Истоптанная, изрытая снежная поверхность была забрызгана красным. Из рассеченной пополам головы зайца струйкой стекала кровь и капала на снег, который делался похожим на клубничное мороженое.
Дедушка вытер окровавленной рукой кровь со лба и улыбнулся.
— У тебя кровь, — сказал Тадао.
— Бог с ней, с кровью.
— А почему кровь?
— Да я ударил этой стороной, — показал дедушка на лезвие топора.
— Ошибся, да?
— Нет, не ошибся.
— Шкурка пропала.
— Плевать.
Дедушка вытер топор о снег. Сумка была полна, и он понес зайца в руке.
— Зачем ты его так убил? — спросил Тадао.
— Да ладно, одного-то ничего, — весело ответил дедушка. Они не спеша спускались вниз по холму.
— Когда кровь, зайца жалко.
— Ерунда. Ему все равно — он что так, что этак мертвый, — сказал дедушка, и лицо его вдруг стало очень серьезным. Тадао пошел впереди, чтобы не видеть, как из зайца капает кровь.
Обратно они возвращались короткой дорогой, вдоль поймы реки. Солнце начинало клониться к закату, на равнину от гор легла длинная тень. Похолодало.
Дедушка всю дорогу почти не открывал рта. Они перешли через длинный деревянный мост.
Середина моста так и осталась сломанной после прошлогоднего тайфуна. Тадао посмотрел на бежавший внизу поток, остановился и, вцепившись в перила, стал вглядываться в воду.
— Дедушка, — позвал он, не оборачиваясь. — Как ты думаешь, они еще там?
— Кто?
Дедушка подошел и тоже посмотрел на реку.
— Рыбы.
— Нет.
— Они вернутся, когда снег сойдет, да?
— Ага.
— Тогда снова будем ходить на рыбалку, правда?
— Угу, — ответил дедушка. — Будем ходить.
— Каждый год, вдвоем, да?
— Каждый год.
— Ага, и много-много лет.
— ...Да.
Тадао взглянул на зайца в дедушкиной руке. Кровь уже не капала.
Когда они перешли мост, Тадао понял, что ветерок дул только над рекой.
— Когда умирают, становятся холодными-холодными, да? — сказал он, трогая на ходу заднюю ногу зайца.
— Да, холодными.
— А почему?
— Потому что кровь останавливается. Дедушка смотрел куда-то вперед, вдаль.
— Когда умираешь, всему конец, — сказал он.
— Чему всему?
— А всему.
— Ну чему всему?
— И еде, и работе, и сну.
— И ты, дедушка, тоже умрешь?
— Умру. Скоро уже, — ответил дедушка. — Все умирают.
— И все зайцы тоже?
— И зайцы. Все, кто живет.
— А хорошо бы никогда не умирать, да?
— Если живешь слишком долго, устаешь.
— Наверно, — сказал Тадао. — Бабушка была такая холодная.
Далеко в горах прогрохотало, как во время грозы. Они посмотрели в ту сторону. Над освещенным вечерним солнцем ущельем белой тучей поднялась снежная пыль.
— Лавина, — сказал дедушка.
— Вот это да! — восхитился Тадао.
Когда они вернулись, солнце уже зашло и стало совсем темно.
В доме горели огни, там было все так же шумно. Тадао пошел прямо к дедушке во флигель. Дедушка включил свет. Тадао постучал снегоступами один о другой, чтобы отряхнугь снег, и повесил их на место.
Дедушка с размаху швырнул сетку с добычей поверх ящика с зайцами. Потом сел к камельку. Длинными щипцами он разгреб угли, подхватил тлеющий уголек и отложил его в сторону. Собрав тонкие и сухие ветки, дедушка бросил на них сверху уголек и стал дуть.
Тем временем Тадао, приподняв кусок мешковины, заглянул в ящик с зайцами. Те спали, но от внезапного света зашевелились и, косясь на Тадао, неохотно захрупали пожелтевшей травой. Тадао подошел к очагу и сел напротив дедушки. Он подвинул ноги в промокших штанах поближе к огню. Скоро от штанин и носков пошел пар.
— Ругать будут, — сказал Тадао.
— Кто?
Дедушка подкинул в огонь несколько сучьев.
— Мама.
— За что?
— За то, что ходил за зайцами.
— Она что, говорила, что нельзя?
— Ага. Сегодня, говорила, нельзя.
— Ничего.
— Конечно ничего.
Тадао сидел и смотрел в темноту за окном. С крыши свисали сосульки. Бумага, которой была заклеена треснувшая стеклянная дверь, отошла и, тихо шелестя, дрожала на сквозняке.
— Ветер задул, — сказал Тадао.
— Да. Снегопад будет.
Дедушка не смотрел на Тадао, ровными движениями он все ломал сухие ветки и подбрасывал их в огонь. Они замолчали.
Было слышно, как в доме открылась дверь, кто-то шел к флигелю. Подмерзший к вечеру наст сухо скрипел под ногами.
— Кто-то идет.
Тадао посмотрел на дверь. Она с шумом распахнулась, и в комнату вошли мама и тетя. Обе они были в фартуках.
— Тадао! Ты где был? — спросила мама.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Главная тема повести «Сердцебиение» — современный политический террор: автор пытается заглянуть в душу будущего убийцы.
Девять рассказов японских писателей послевоенного периода, посвящённые самым разнообразным темам, объединены общим стремлением их авторов — понять, в чем смысл человеческой жизни.
За новеллу «Течение лета» Кэндзи Маруяма получил премию Акутагавы — высшую в Японии литературную награду.
ОТ АВТОРАТот, от чьего лица – иногда страстно, иногда отстраненно – ведется это повествование, не человек, а старый, потрепанный, но высококачественный фотоаппарат с двухлинзовым длиннофокусным объективом, который часто снимает то, что лучше не снимать, а временами и то, что снять вовсе невозможно. Он не только регистрирует тончайшие нюансы света и тени, стиснутые меж бело-черных полюсов дня и ночи, женщины и мужчины, неба и земли, духа и тела, добра и зла, жизни и смерти, но еще и отмеряет щелканьем своего затвора течение времени, а его сверхчувствительная пленка (400T.MAX) способна улавливать сияние, источаемое Вселенной.
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.