В сложном полете - [17]

— Ха! Ха! Ха! — раскололся Аттик, сменив гнев на милость.

— А что такое курсант? — просвещал Колька.

— Курсант?! — озадачился Аттик. — Ну-у, курсант есть курсант!..

— Опять не знаешь, а слово употребляешь! Курсант это — колоссально-универсальная рабочая сила абсолютно не трудолюбивая!..

— Ха! Ха! Ха! А ведь точно подмечено!

— Ну, а что такое два курсанта? — не унимался Колька.

— Ну-у, два курсанта, два курсанта-а, — силился сообразить Аттик, — а бес его знает! — махнул рукой, сдаваясь.

— Запоминай: «Два курсанта ВВС — заменяют МТС!»

— Ха! Ха! Ха! Опять купил!

— Ну, а что такое комотд?

— А черт его знает! — улыбался Аттик.

— Командир отделения. Ой, я гляжу ты абсолютная темнота. И чему только вас командиры и преподаватели учат?! Ну и последнее. Задание на самоподготовку тебе. Что такое «замок»?

— Замок?.. Не знаю!

— Вот когда узнаешь, подойдешь ко мне, — и, похлопав Аттика по плечу, Колька царственно удалился.

Но Колька не только знаток «фольклора», он еще и просмешник. Недавно сочинил байку-эпиграмму о Потееве. Якобы комроты Умаркин вызвал как-то его к себе:

— Потеев, вы неряха!

Тот обиделся и отвечает:

— Нет, я ряха.

Так что лучше не попадать к Кольке на язычок…

— Так есть желающие высказаться?.. Лавровский, может, выступит?.. Член бюро все-таки… — не успокаивается Магонин.

— Я-я, нет, — улыбнулся Игорь. — В принципе я согласен.

— Давай, Игорь, — подначивал Середин. — Дай всем по мозгам!..

— Может, Ромаровский?..

Тот повел горбатым носом, моргнул темными большими глазами.

— Я, как Игорь, пока воздержусь.

— Может, Шамков?..

Митька смутился, сузил рот, поворочал головой.

— Шамков не отличник, лучше помолчит. Шамков разве выступал когда?

Магонин вопросительно и неуверенно смотрит на Палко. Тот, широко раскрыв рот, чему-то улыбается. И вообще, он редко его закрывает. Зато в классе у доски «молчит, как партизан на допросе» — смеются остряки.

— Может, Палко расскажет, как думает исправлять двойки?..

Палко вздрагивает.

— А? А что я могу. Я люблю выступать.

Поднявшись, он поулыбался в разные стороны, поглядел на товарищей.

— Вы же знаете, что я все время в санчасти. С понедельника снова туда. Как только вылечусь, примусь за учебу. Все двойки исправлю…

— Клянусь колбасными обрезками! — добавляет Игорь.

Все дружно смеются и громче всех Палко…

Не таким бы хотелось видеть наше собрание, но что поделаешь, не смог растормошить души. Все скромно отмалчивались. Никто не выступил «против», но и никто не выступил «за». Не хотят расставаться с привычной жизнью. Придется ее менять и больше трудиться, когда возьмешь обязательство лучше учиться. А кому это охота?..

Вечером в ленкомнате Магонин высказал свое мнение.

— Неправильно сделали, что сразу в лоб предложили такое. Надо было тебе поговорить кое с кем в отдельности. В первую очередь с хорошистами, заручиться их поддержкой, а потом уж провести собрание.

— Может быть, — кивнул я, — но кто знал? У нас же любят поговорить попусту, особенно на самоподготовке.

— Ну да, провели и с плеч долой. Все равно какая-то польза будет. Хоть отчитаемся, что провели…

* * *

— Дежурный по роте курсант Пекольский!.. Что? Что?.. Присягу?! Вы не туда попали! Звоните снова! Под нами внизу рота молодых!.. Вот им!..

* * *

ПРИСЯГА

День первого мая выдался истинно праздничным: теплым, солнечным, веселым. На запасном стадионе вдоль белой известковой черты — десять коричневых столов. Кругом народ: нарядные женщины — офицерские жены и родственницы, бегающие дети, солидные мужчины, старички, старушки. Многие приехали из других городов. Поглядеть, как их сыновья становятся солдатами.

Звучат команды. Мы выстраиваемся в две шеренги. Появляется оркестр. Вдали слышится барабанная дробь.

Из-за деревьев выплывает алое полотнище с муаровыми лентами. Впереди почетный караул — взвод курсантов с автоматами.

Знаменосец идет вдоль фронта роты. Все поворачивают головы вслед.

— Приступить к принятию присяги!..

Из строя выходят первые десять курсантов.

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…

Большинство курсантов знают присягу наизусть. Но порядок есть порядок. Сказали читать — читаем. Еще зимой на занятиях по уставам я получил одну из первых своих пятерок, когда рассказал присягу слово в слово.

— Если же я нарушу…

Мои родные страшно мучились, гибли, но не нарушили присяги. И я никогда ее не нарушу…

Бедный дедушка, вообще, неизвестно, где и как погиб. В сентябре 41-го освобождал Ельню. А в октябре уже сражался в полосе главного удара немецких армий, когда тысячи самолетов и танков двинулись на Москву с единственной целью, уничтожить все живое перед собой. И он с героями-бойцами пулеметами «максим», винтовками Мосина, револьверами «наган», гранатами-лимонками, бутылками с керосином, да малочисленными полковыми пушками пытался их остановить. Как 28 гвардейцев-панфиловцев. Это ли не героизм?.. И это ли не ужас?..

Может, был раздавлен гусеницами танка, кишки, говорят, наматываются на них, но лучше не думать…

Наконец, моя очередь. Сжав автомат, делаю два шага. Ничего не видя вокруг, читаю громко, но голоса не слышу:

— Я всегда готов по приказу Советского правительства выступить на защиту моей Родины… я клянусь защищать ее мужественно, умело… не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами…