В сложном полете - [101]

Казалось, фашисты не обнаружат самолет, а если и обнаружат, то не успеют сделать ни одного выстрела. Но в тот момент, когда замигала сигнальная лампочка фотоаппарата, когда шли последние секунды строго по прямой, бомбардировщик все же был обстрелян.

— Не спят, сволочи! — выругался Вадов. — Раньше, бывало, не успевали орудия расчехлить…

Вблизи вспух грязно-белый взрыв снаряда и осколками сыпанул по самолету. Треснуло остекление в моей кабине. В лицо больно хлестнула морозная струя воздуха. Запахло сгоревшей взрывчаткой. В уши ударил свист и вой. Меня толчком оторвало от прицела и прижало к стенке кабины.

В наушниках прозвучал сдавленный голос радиста:

— Товарищ командир! Правый горит!..

— Будем тушить, — спокойно ответил Вадов.

Я скосил глаза. Из-под капота мотора вырывались длинные черные струи дыма, а потом, точно взрыв, блеснули и желто-синие зубцы пламени.

«Прыгать! Скорей к люку!» — я бросился в лаз… Как рассказывал потом командир, он рывком до предела отжал штурвал от себя и с нарастающей скоростью повел самолет к земле. Нужно сбить пламя встречным потоком воздуха и поскорее выйти из зоны зенитного огня.

— Перекрой пожарный кран! — сказал он второму пилоту, дергая за рукоятку противопожарного устройства. Пилот не шевельнулся.

— Ты что? — начал было Вадов, но осекся. Его лицо, красное от натуги и возбуждения, потемнело, когда он увидел, что правая щека летчика залита кровью с серыми сгустками…

Земля приближалась. Вадов перевел машину в горизонтальный полет. Было проделано множество горок, кренов, виражей, давно сработало противопожарное устройство, винт переведен во флюгер, а мотор выключен, но пламя по-прежнему не сбито…

«Успеть! Успеть!» Еще одно усилие — и я в навигаторской кабине, добрался до спасительного люка. Лицо обжег холод. Внизу озеро. «А успеет ли парашют раскрыться?» Повернул голову. Летчики сидели на местах…

«Что делать?? — мучительно думал Вадов. — Тянуть на одном моторе к своим — каждую секунду могут взорваться бензобаки. Значит, надо немедленно производить посадку. А где?»

Кругом, до самого горизонта, беспрерывно тянулся густой хвойный лес. И уж готов был отдать приказ: «Всем прыгать!», — когда позади себя услышал:

— Под нами озеро!

— Где? Где? — привстал Вадов. Занятый пилотированием и борьбой с огнем, он не заметил, что очутился над озером.

Круглое, как блюдце, километра три в диаметре, оно было покрыто вроде бы тонким слоем снега. Местами на середине виднелись «окна» чистого льда, блестевшие стекляшками в лучах солнца, которое за минуту до этого робко выглянуло в разрыв облачности.

— Идем на посадку! — обрадованно крикнул он. — Приготовить огнетушители! Стремянку!..

— Есть приготовить огнетушители! — откликнулся я.

Заметив пилота с разбитой головой, осел, ухватился за что-то — я впервые видел убитого товарища… Вадов резко повернул штурвал. Сдвинулась земля, поползла вверх и в сторону. Закрыла небо, покачалась, выровнялась, уперлась в нос самолета.

Пламя лизало обшивку крыла, и она белела на глазах — сгорала краска. «Только не взорвись! Ну, погори еще чуточку!» — заклинал я самолет. Ведь глупо взорваться сейчас, когда почти сели. Вздыбленная и лохматая, закрыв горизонт, приближалась земля. Казалось, самолет стоит на месте, а она сама бежит навстречу. Деревья набегали на самолет стволами, вершинами и быстро скрывались под плоскости и фюзеляж. Им не было счету.

Наконец, белым, необъятным полем надвинулся лед. Озеро качнулось, ушло вниз. Откуда-то из-за головы скатилось небо, заняв обычное свое место спереди и сверху. Вспышками замелькали окна льда.

Я поглядел на Вадова: как-то он посадит самолет? Тот сидел спокойно. Только пальцы его, сжимавшие штурвал, побелели, да с волос на затылке стекали капли пота на ворот мехового комбинезона. А на шее, под ухом, учащенно пульсировала темная жилка.

Вцепившись одной рукой в спинку сиденья, я в другой держал огнетушитель, веса которого не чувствовал. Время остановилось. Виделся взрыв — огромное пламя окутало самолет. Разлетаются горящие куски. С шипеньем врезаются в снег. Окутанные паром, катятся по льду. В неестественных позах в лужах маслянистой воды — обгоревшие тлеющие трупы.

— Командир, зачем гасить?

— Гасить! — резко ответил Вадов.

— Но он же взорвется? И мы…

— Отставить разговоры!

— Ну, почему? Спасем самолет — какая польза? Все равно уничтожать! Не оставлять же фашистам?..

— Молчать! И не вздумай бежать, когда посадим машину! А то пристрелю!

Вадов убрал газ. Мотор мягко, ворчливо зарокотал, потом захрапел, постреливая выхлопами газов.

Я с нетерпением ждал неприятного провала самолета, толчка об лед. И вот увидел, как из-под колес брызнули струи снега, застучали по крыльям. Пробежав несколько сот метров, машина остановилась…

Вывалившись из кабины, Вадов разглядел в огне и клубах дыма на крыле только одного штурмана. Что-то стряслось с радистом.

— Где Молчанов? — крикнул он, сбивая огонь с нижней части мотора пенистой шипящей струей огнетушителя.

— Ранен! В кабине!

В разгар борьбы с огнем один за другим опустели огнетушители. Я скатился с плоскости. Бросился бежать к хвосту самолета.