В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу - [52]

Наступил вечер. Пассажиры вышли, мы одни. Кондуктор так мало знает французский язык, что принимает нас за французов. А к нам, французам, в этой стране очень хорошо относятся после кронштадтского свидания. Кондуктор сообщает, что мы получим отдельное купе на всю ночь; он просто запрёт нашу дверь. И хотя он питает большую надежду на благодарность с нашей стороны, его заботливость тем не менее доказывает его природную доброту.

Потом ночью мы слышали даже, как кондуктор боролся у наших дверей словно телохранитель, не давая кондуктору или кому-то другому проникнуть в наше купе. Мы слышали, как кто-то настойчиво требовал открыть дверь, но кондуктор заступался за нас и убедительно отвечал, что мы французы, и что у меня лихорадка. И дверь так и осталась запертой. Мы могли бы спать мирным сном, если бы не было этих ужасных клопов. Как только начало светать, я вышел из купе.

Свет едва брезжил, на небе стояла луна, было холодно и тихо.

Повсюду равнины, необозримые равнины без единого деревца. Направо как будто расстилается озеро, но это не озеро. Час за часом оно тянется там и не меняется, это солончаковая степь. Издали кажется, что это озеро, и что мы едем по этому озеру. Становится светлее; соль лежит пластами по всей степи. А соль священна, и на Кавказе есть соль. Даже и солью богата эта чудесная страна. И отсюда драгоценный товар некогда возили в маленьких мешках в самый Багдад и даже в самую Индию. Не тратьте напрасно соли, она священна. У Леонардо да Винчи Иуда опрокидывает солонку — и вот как плохо кончил Иуда53! Евреи говорят о соли, начиная с книг Моисея и до послания к коринфянам; и у всех народов соль была столь же дорога и священна. Однако в Тибете соль была более дорога, нежели священна, она играла там роль денег, спрессованная в форме лепёшек.

Нам никогда ещё не приходилось видеть раньше солончаковой степи.

Здесь же мы в первый раз увидали также караван верблюдов. Животные идут одно за другим, гуськом, двадцать голов, с тяжёлой кладью на спине; они покачиваются и идут мерным шагом по степи. Некоторые из сопровождающих их людей идут сзади, а другие едут, взгромоздившись высоко-высоко на спину верблюда. От каравана не доносится ни малейшего звука. Безмолвно и величественно шествуют животные и люди, направляясь на юг, в Персию.

XV

Половина седьмого утра. Баку весь окутан огромной тучей белой пыли. Всё здесь или белое, или серое, известковая пыль покрывает людей, животных, дома, окна и те немногие растения и деревца, которые растут в парке. Вся местность кажется какой-то странной, потому что всё белое. Я вывожу буквы на столе гостиницы, покрытом пылью, но немного спустя они снова засыпаются пылью и исчезают.

Кроме того, воздух во всём городе насыщен запахом керосина. Он преследует людей повсюду, и на улицах и в домах. Первое время с непривычки этот воздух вызывает кашель. Керосин примешивается также и к пыли на улице, и когда дует ветер, — а ветер здесь почти никогда не перестаёт, — то от этой пропитанной керосином пыли появляются жирные пятна на платье. Нам казалось, что мы очутились в самом неприятном месте, хотя мы и увидели Каспийское море.

В Баку около 125 тысяч жителей, и это самый важный торговый город на Каспийском море. В гавани большое движение, там суетятся на кораблях, на лодках и на железной дороге и при всевозможных паровых машинах. Странное впечатление производит эта суетливая современная жизнь наряду с целой вереницей верблюдов, лежащих перед каждым складом, где на них нагружают товары. В глазах верблюдов бывает иногда необыкновенно странное и злое выражение. Раз одного полунагруженного верблюда заставили встать и потом снова лечь. Но сделал он это с таким видом, точно поклялся отомстить. Он оскалил большие жёлтые зубы, и его тёмные глаза загорелись яростью. Его ударили по морде, и он закрыл глаза. Однако когда я стал наблюдать за ним, то заметил, что он снова приоткрыл немного глаза и искоса посматривал на своего мучителя.

Мы должны были поехать в Чёрный Город, предместье Баку, резиденцию керосиновых компаний. Нас везёт туда перс; все извозчики — персы; они едут, как дьяволы, а так как нет никакой возможности разговаривать с ними, и сами они не желают понимать знаков христианина, которыми хотят дать им понять, чтобы они пожалели лошадей, то остаётся только одно: сидеть смирно. И ещё одно: выйти из экипажа.

Я дал кучеру ясно понять знаками, что лошади такие же Божьи твари, как и мы, и что по новейшему исследованию предполагается даже, что у них есть душа, и что они следовательно почти люди; но этот проклятый перс только смеялся над моими западными теориями и продолжал скакать с нами в Чёрный Город так стремительно, что мы ехали то на одном колесе, то на другом. Наконец-то мы остановили этого человека, расплатились с ним и стали ждать паровика. Уж не думаете ли вы, что извозчик извлёк какое-нибудь назидание из этого урока? Ничуть не бывало. Ведь он вёз «англичан», и он знал, что они взбалмошны. Он принялся завтракать тут же на козлах. Он вынул из ящика под сиденьем два ломтя пшеничного хлеба и кисть винограда и стал откусывать поочерёдно то от одного, то от другого. Мы невольно вспомнили об извозчиках в нашей милой стране пожирателей мяса.