В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу - [15]

Через полтора часа мы во Владикавказе. Половина двенадцатого. Мы опоздали на три часа.

IV

Владикавказ.

— Носильщик! — зовём мы несколько раз. Наконец слово, которое мы, по-видимому, произносим неправильно, понимают. И к нам подходит носильщик. Он несёт наши вещи и берёт для нас извозчика. Извозчик везёт нас в гостиницу.

Час ночи, но гостиница ещё освещена. Два швейцара с золотой полоской на шапке встречают нас у подъезда.

— Вы говорите по-французски?

— Нет.

— По-немецки?

— Нет.

— По-английски?

— Нет. Говорю по-русски, по-татарски, по-грузински, по-армянски и по-персидски.

— Только?

Тем не менее мы входим в гостиницу, предварительно расплатившись с возницей, и поднимаемся в номер третий вместе с нашим багажом. Оказывается, что в номере только одна кровать. При помощи мимики мы даём понять, что нам нужна ещё одна кровать, и нам в ответ кивают утвердительно. Уже поздно, и мы голодны, надо сейчас же потребовать чего-нибудь, пока повар ещё не улёгся спать. Но моя жена заговаривает о том, что надо бы сперва помыться как следует. Однако я хорошо знаю свои обязанности и настаиваю на том, что прежде всего надо подумать о пище, а потом уже о разных пустяках, о нарядах и кокетстве. И мне удаётся настоять на своём.

Внизу в столовой нам дают жареную баранину, пирожки и щи. Лакей говорит по-русски, он понимает также по-английски «пиво» и «мясо», но эти слова мы сами знаем по-русски, так что от этого нам не легче. В общем же всё проходит благополучно и даже забавно. За исключением, впрочем, того, что еда необыкновенно дорога.

После ужина мы выходим на улицу. Уже два часа, но по другую сторону улицы мы видим много табачных и фруктовых лавочек, в которых ещё торгуют. Мы идём туда и покупаем виноград.

Когда мы возвратились в гостиницу, то увидали, что в нашей комнате действительно стоит вторая кровать, но она была не постелена. Мы звоним. Появляется горничная. Она босая и вообще легко одета в виду жары. Мы даём ей понять, что теперь нужно предпринять что-нибудь со второй постелью, и она кивает и уходит. Она не произнесла ни слова, и мы не могли понять, на каком языке она говорит, но нам почему-то показалось по её виду, что она должна говорить по-татарски. Мы снова выходим на улицу и опять покупаем фрукты, два мешка, так что у нас их довольно много. Нам хорошо на воздухе, и мы бродим в темноте.

А тьма царит непроглядная, но перед каждым навесом, где продают фрукты, табак и горячие пирожки, висит лампа. Лезгин, или черкес, или как их там, стоит у каждого навеса, сильно вооружённый, и мирно продаёт виноград и папироски; за поясом у него сабля, кинжал и пистолет. По аллее из акаций ходит взад и вперёд много народа, изредка кто-нибудь покупает что-нибудь, но по большей части люди просто гуляют, напевают про себя или молча мечтают, некоторые останавливаются под деревьями и стоят неподвижно. Чем дальше на восток, тем меньше люди говорят. Древние народы преодолели потребность болтать и смеяться, они молчат и улыбаются. Так, может быть, и лучше. Коран создал миросозерцание, которого нельзя обсуждать на собраниях и о котором нельзя спорить. Это миросозерцание выражается следующим образом: счастье заключается в том, чтобы перенести жизнь, потом будет лучше. Фатализм.

Перед одним из навесов, сидит человек и тренькает на балалайке, которая издаёт простые, неопределённые звуки — это музыка доисторических времён. Мы думаем: как хорошо, что он сидит и наигрывает. Своей игрой он доставляет нам маленькое развлечение, а раз он не перестаёт играть, то, значит, и он сам находит в этом удовольствие. Что за странный народ живёт в этой необыкновенной стране! Он находит время играть, и у этих людей есть способность держать язык за зубами. Да благословит Бог такие страны, раз они существуют ещё на свете! У такого народа не может быть лучшего соседа, нежели славянин, ибо у самого славянина в груди звучат струны. Когда греки около 500 года воевали с арабами, то они взяли однажды в плен целый отряд своих врагов. Среди пленников были три славянина. У этих славян были в руках только гусли — это было их оружие.

Но вот музыкант начинает тихо напевать под свою балалайку, мы не понимаем ни слова, но эта убаюкивающая, тихая задушевность напева действует на нас. И нам приходит на ум «Сакунтала» Драхмана21, в которой также нет ничего определённого, уловимого — но это сплошной золотой поток. Время от времени мы встречаемся с русскими офицерами — христианами, состоящими в здешнем гарнизоне. Офицеру приходится проходить мимо всех этих проявлений магометанства, но он не выражает никакого недружелюбия, потому что он славянин. Может быть, он возвращается из своего клуба и идёт домой спать. Но лезгин и не думает отправляться домой, он продолжает наслаждаться своей музыкой и ночью. До чего только ни дошли мы, европейцы, — мы с радостью ложимся, и кровати наши полны подушек и одеял. Мало того, мы начинаем даже тосковать по зиме после нашего короткого лета в несколько недель, и нас радует снег и мёртвый покой природы. Никого не угнетает сознание того, что лето миновало, никто не страдает от этого и не горюет. Понятия так извращены, что не знаешь, что и думать. Худшее осуждение жизни заключается в том, что никто не печалится о её смерти. А когда желание наше удовлетворено и снова наступает зима, то мы не удаляемся тихо в берлогу, что было бы вполне естественно, — нет, мы работаем, стремимся к нашим целям, мы продолжаем копошиться в, снегу. И в долгие вечера, когда ничто живое не двигается, страшась мороза, тогда мы топим наши печи и читаем. Мы читаем романы и газеты. Но древние народы не читают, они проводят ночи под открытым небом и тихо наигрывают песни. Вон тот человек сидит себе под акацией, мы видим его и слышим его игру — вот в какой стране мы очутились. Когда один варварский император европеизировался, то он начал пользоваться Кавказом, как местом ссылки. И он ссылал сюда преимущественно поэтов