В синих квадратах моря - [29]

Ну ладно, пора спать. Петр хотел было раздеваться, но в дверь постучали. Рассыльный доложил, что к нему пришла женщина. Ждет на КПП.

— Что там за поздняя гостья?..

Она стояла у забора. В тусклом свете фонаря ее лицо казалось бледным, встревоженным. Одета просто: в сером пиджаке, в косынке, бантиком завязанной у подбородка. Туфли на грубой черной коже, с каблуками.

«Она чем-то опечалена», — подумал Петр.

Он поздоровался с ней:

— Я Грачев, командир Крылова. А вы и есть Таня?

Она подала ему руку, тихо сказала:

— Да, я… — Таня достала из кармана пиджака платок, приложила его к глазам.

«Плачет, что ли?» — подумал Петр, но гостья, видно, сумела сдержать свое волнение, потому что мягко улыбнулась.

— Вы уж, товарищ лейтенант, не смейтесь… Вся я в рыбьей чешуе. Прямо с работы пришла…

Нет, нет, пожалуйста, не волнуйтесь, — спохватился Петр.

Он молчал. Ему хотелось серьезно поговорить с ней о Крылове. Но станет ли она отвечать на его вопросы? Впрочем, пусть не отвечает, это ее дело. Осторожно, чтобы не обидеть, Петр спросил, какие у них взаимоотношения.

— Самые хорошие, — сказала Таня. — Игорь настоящий парень, и душа у него чистая. Полюбился мне Игорь…

У Грачева вырвалось:

— А муж? И ребенок тоже… Крылов-то совсем юноша…

Она залилась краской.

— Не бойся, лейтенант, сама на шею не повешусь… — Голос у нее дрогнул. — Жизнь моя перекосилась… Вся в заплатах… Не дай бог вам такое пережить. Кирилл, мой муж, пьяница. И меня и ребенка избивает. Кто с таким жить станет? Горем захлебнулась я… Так вы позовете Игоря? У нас с ним все по-честному.

Грачев пожал плечами: мол, на корабле уже давно все спят. Да и зачем он понадобился ей в такой поздний час? Она усмехнулась:

— Не целоваться. Дело есть…

«Грубовато», — подумал Петр.

— Я передам ему, что вы приходили, — сказал он.

Она молча повернулась и пошла.

Петр опешил. Как быть? Ему казалось, что Таня затаила обиду, и от этого нестерпимо заныло сердце. И тут он подумал о том, что сказал ей вовсе не то, что хотел. И стыдно стало от тех самых слов, которые, видимо, не пришлись ей по душе: «А муж? И ребенок… Крылов-то совсем юноша…» Ей надо было сказать не это, сказать другое, чтобы в ее глазах исчез туман. Чтобы не был зыбким ее голос. Ей-то виднее, как быть с семьей, и не надо давать советы. «Сам-то недавно женился, никакого житейского опыта», — огорченна вздыхал Петр.

Таня уходила по освещенному причалу все дальше и дальше. И вот уже ее поглотила темнота.

«Видно, она серьезная», — подумал Петр.

Удрученный, он вошел в каюту. Коваленко лежал на койке и что-то читал. Он сразу заметил, что сосед не в духе:

— Опять ты серого цвета?..

На прошлой неделе доктор пригласил Грачева к себе в гости. Они сидели за круглым столом и откровенно беседовали о житейских делах. Маша, жена Коваленко, невысокая полная женщина, накрывала на стол. Она поставила перед Петром вазу с вареньем: «Угощайтесь, будьте как дома!» Потом Петр и Коваленко вышли во двор, закурили. Доктор не без гордости рассказывал ему о жене, о восьмилетием сыне.

— Завидую тебе, Миша. Счастливый ты человек…

— Я знаю, о чем ты подумал, — сказал Коваленко. — Да, Маша для меня все! Ты знаешь, где родился мой Витька? В море, на корабле! Так же, как и ты. Только бомбы рядом не рвались. Знаешь, приехал на Север, меня послали в самую отдаленную бухту. Ни кола ни двора, а только землянки. Написал Маше в Ростов: мол, поживи у своих, пока мне дадут жилье, приедешь позже. Она мне на другой день телеграмму — встречай. В Синеморске села на пароход. В шторм попали. Вся извелась Маша. А ночью родила…

— Кто тебя ущипнул, а? — снова спросил доктор.

Петр сказал:

— Таня сейчас приходила, ну, эта. С которой Крылов… Пришла позвать матроса.

— Ты не разбудил? — Коваленко смотрел на него в упор.

— Понимаешь, ему ночью на вахту…

— А я бы разбудил.

Петр промолчал. Кажется, доктор прав.

4

Корабль, готовясь к плаванию, ожил еще на рассвете. Одевшись, Грачев поднялся на палубу. Море, зыбкое и холодное, не предвещало ничего хорошего.

«Только бы не штормило», — подумал Петр, заходя в радиорубку.

Старшина Русяев доложил ему, что вахта на коротких, волнах открыта. У приемника сидел Симаков. Видно, не выспался, потому что зевал, а глаза припухлые, и было непонятно, слушает он эфир или думает что-то свое, не относящееся к вахте. Грачев только и спросил, заходил ли сюда Зубравин. Нет? Странно, почему до сих пор он не вернулся с берега? Петр тревожился. Что скажет Серебряков? То Крылов опоздал с берега, а теперь вот мичман. Надо доложить…

На шкафуте у торпедных аппаратов суетились моряки. Старший лейтенант Кесарев подмигнул Петру:

— Хоть бы нам помог!

Грачев развел руками — мол, спешит к командиру.

Петр постучался в каюту. Серебряков отложил какие-то бумаги в сторону, привычно покрутил усы. Выглянувшее из-за ребристых скал солнце стрельнуло лучами в открытый иллюминатор, позолотило переборку каюты, осветило лицо капитана 2 ранга.

— Что волнует лейтенанта? — спросил он.

Петр сразу угадал, что командир в хорошем настроении. Доложив о радиовахте, он добавил, что с берега почему-то не вернулся мичман.

— Я разрешил Зубравину задержаться, — сказал Серебряков. — На квартиру мне звонил. Жене плохо. Ничего не поделаешь, нас должны интересовать и семейные дела, — капитан 2 ранга подошел к вешалке, достал из кармана шинели портсигар и протянул его лейтенанту. — У нас забыли.