В схватках с врагом - [65]

— Так не одна я. Целое Тупилино их выхаживало.

— Ну а когда каратели снова приехали?..

— Я на крылечке была. Глянула: по дороге — пыль из леса. Я скорей на чердак, упредить болезных: «Белогвардейцы скачут». Примчались они прямо к моей хате, а их главный орет мне: «Твоя хата?» «Моя», — говорю. «Убирайся отсюда! Ревизуем для наших коней…»

— А как звали фельдфебеля?

Складка раздумья борозднула лоб. Лукерья провела ладонью по щеке, обрадовалась:

— Гунявым его звали, сынок, Гунявым.

— Ну а имя какое у него было?

— А пес его знает, — последовало без запинки, — он мне не представлялся. Так вот… Погнал меня из хаты: «Иди куды хочешь». Кликнул одного, усатого, Яшкой его звали: «Посмотри, что там есть». Тот и давай внюхиваться — и на дворе, и в хате, и в подпол слазил, не поленился. Докладает: «Так и так. Все в порядке». — «А под крышей смотрел?» Яков приделывает лестницу, взлезает. Пошатнулась я, сердце захолонуло: лежать мне в землице-матушке с солдатиками родненькими рядом! Ведь там, под крышей, и спрятаться негде… А тот забрался и кричит оттуда: «Господин фенфебель, ничего не обнаружил!» Стою столб столбом: «Куда же они сховались?» Здесь Гунявый на меня взъелся: «Почему, дескать, не приветствуешь? Хочешь, твою хибару всю спалю?» Яков шепчет: «Вались в ноги», — подталкивает меня. Упала, заголосила, смотрю, паразит, доволен… Вот так поставили животину на двор, а меня вон выгнали… Вечером разыскал меня Яков: «Что делать будем? Ребят поить-кормить надо» (он, оказывается, их увидел, да не донес). Думали-думали, и придумал он: «Самогонки надо. Пролезу в ординарцы, буду в деревне на день оставаться, и продержим их. Тем более уедем скоро…» На такое дело не самогон, а кровинушку всю по капле отдашь. Сделали. Так и подсобила я Якова в ординарцы. Проститься пришел, на нем лица не было. «Не поминай, — говорит, — Лукерья, лихом. А этому Лешке все равно не жить», — про фенфебеля, значит…

— Выходит, его Алексеем звали?

— Да? Стало быть, так… И уехали. Вот и все, мой любезный…

Краснов достал из чемодана блокнот, стал записывать. Лукерья обеспокоенно спросила:

— Ты не на Якова в чемодан-то собираешь?

— Нет, Лукерья Ефимовна…

— Смотри, сынок. На него не надо. Что белогвардеец, так он только слово на себе носил… Хороший человек. Увидишь, привет передавай: «Лукерья, мол, кланяется…»

— А какая фамилия у ординарца была?

— Стерлось все… Да и зачем она тебе?..

Работа чекистов строится на связи с народом, в расчете на полную его поддержку. Не обо всем рассказывается сразу: преждевременное разглашение может нанести ущерб делу, однако там, где это возможно, сотрудники госбезопасности посвящают советских людей в свои задачи. Вот почему Краснов ничего не скрыл от Лукерьи Ефимовны. Он рассказал ей о розыске фельдфебеля, закончив свой рассказ словами:

— Знай мы фамилии солдат, сначала нашли бы их, а потом и его самого…

Старушка тут же собралась поехать в Тупилино. Оказалось, там, в ее доме, были записаны имена «белогвардейцев»: конники Шевылева, когда ставили лошадей на двор, вбили в бревно гвозди и вешали сбрую, седла, уздечки на них. Во избежание путаницы каждый солдат написал на бревне свою фамилию.

На следующее утро в Тупилине никто из ребят не пошел за грибами. Вся деревня высыпала на околицу. Пришли плотники, стали разбирать постройку, вернее, то, что от нее осталось.

Наконец оно было найдено, это бревно, с черным шрамом продольной глубокой трещины, с «гвоздочками», под которыми сохранились сделанные химическим карандашом надписи.

— «Сухов, Федоров, Иванов, Скрыль, Горб», — прочитал Краснов на бревне. Остальные подписи было невозможно разобрать.

«Конечно, искать у нас Иванова, Федорова, что в Корее Кима… Но Скрыль, Горб да и Сухов — это уже реально!» — мелькнуло в голове.

— Гляди, сынок, не обманула я тебя, — сказала Лукерья Ефимовна.

Николай обеими руками крепко сжал ее шершавую ладонь:

— Спасибо, мать, большое спасибо…

*

Человек по фамилии Скрыль, бывший подчиненный Шевылева, а потом власовец, отбывший после войны заслуженное наказание, отыскался в Псковской области.

На следствии в свое время Скрыль и словом не обмолвился о Шевылеве, о своей службе под его началом, рассказав лишь о пребывании в так называемой «Русской освободительной армии» Власова.

Подходя к дому, где жил Скрыль, Николай услышал скрежет рубанка. Когда же он завернул во двор, эти звуки сменил громкий стук. Хозяин, невысокий, плотный, выколачивал из инструмента набравшиеся туда стружки.

— Степан Григорьевич? Здравствуйте, — сказал Краснов, ставя чемоданчик на землю и протягивая руку.

— Он самый, — хмуро ответил тот, в сердцах бросая рубанок на доски и неохотно пожимая ладонь капитана, — 1917 года рождения, беспартийный, судимый в 1945 году к восьми годам военным трибуналом 2-го гвардейского танкового корпуса, наказание отбыл, судимость снята по амнистии… Что еще от меня нужно?

Скрыль при появлении сотрудника государственной безопасности заволновался, насторожился. Разговор долго не клеился. Николай остался у него переночевать, и лишь наутро, когда Скрыль возвратился с покоса, Краснов решил спросить его о Шевылеве.