В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть - [36]

– И не упущу!

Три дня я жил в раю – и влюблялся все больше и больше, но пришло время возвращаться к прежней жизни. Было очень больно расставаться с родственной душой, и боль эту удалось приглушить только обещанием вернуться как можно скорее, которое я дал Франсису. Вернуться – и жить с ним. В ближайшее время. Точнее, после моего двадцать первого дня рождения. То есть через три недели. Оставалось лишь устранить незначительные сложности: признаться во всем родителям и убедить руководство Имперского колледжа позволить мне отложить получение степени на неопределенный срок.

Я доехал до Паддингтона, там пересел на метро и добрался до Уимблдона, бодро прошагал вверх по холму к Риджвей, высоко подняв чемодан, – и вот, не дойдя примерно километр до станции, оказался у дверей квартиры родителей (где собирался провести всю следующую неделю). Сдержав слово, я сразу позвонил Франсису из спальни. Мы разговаривали примерно час. Потом мама заглянула в дверь и прошептала, что папа вернулся с работы. Я почувствовал, что пора заканчивать.

Оказалось, это непросто. Наконец, мы оба произнесли: «До встречи!», но ни один не повесил трубку.

Тишину нарушил Франсис:

– Ты еще здесь?

– Я всегда здесь, – ответил я, как отвечаю всю оставшуюся жизнь. – Я всегда твой.

Развилка

– И как, интересно, с этим справляются обычные люди? – неожиданно спросил Франсис, пристраивая наш «Рейндж-Ровер» на идеально расположенной инвалидной парковке прямо на набережной Торки-Харбор. За десятилетия совместной жизни мы поистине научились читать мысли друг друга, но сейчас вопрос был настолько неоднозначным, что я не нашелся с ответом.

– Прости?

– Да получают право на инвалидную парковку же! – он помахал моим парковочным удостоверением, а потом положил его под лобовое стекло. – Большинство людей не смогли бы их убедить так, как ты. Они там действительно начали гораздо строже относиться к выдаче разрешений. Сейчас их почти невозможно получить. Мне неловко было даже опросник читать, что уж говорить о его заполнении. Сколько там страниц?

– Шесть, по-моему.

– Точно! А сколько страниц мелким шрифтом ты отправил им в ответ?

– Двадцать, что ли…

Для меня это была всего лишь одна из многих анкет, которые пришлось заполнить после того, как специалист по генетике буднично описал меня как «уже серьезно ограниченного в возможностях».

– Я об этом и говорю! Ты привык держать идею в голове, структурировать ее и записывать в такой форме, что оспорить твои аргументы почти невозможно. Я бы так не смог. Держу пари, большинство тех, кому нужна инвалидная парковка, просто не в силах собрать все документы, какие требуются. Без тебя я стал бы одним из них.

Он выбрался из машины, вытащил из багажника кресло-коляску активного типа, которое стоило целое состояние (Национальная система здравоохранения приняла в этой покупке весьма символическое участие), подкатил ее к пассажирской двери и помог мне пересесть. Было раннее утро, туристы еще не заполонили пляж, доедая свой традиционный английский завтрак в отелях, гостевых домах и хостелах; но солнце уже светило ярко, легкий морской ветерок дышал теплом, а пальмы шелестели листьями.

– Давай сначала пойдем на пирс? – предложил я. Маршрут у нас всегда был один и тот же: либо сначала пирс, потом бухта, либо наоборот. Еще два лета назад этот круг отнимал у нас двадцать минут, теперь же я передвигался настолько медленно, что на все уходило около часа. – Может, увидим еще парочку медуз-корнеротов.

Корнероты, медузы размером с мусорную корзину, в последние несколько лет завели привычку отдыхать, лениво болтаясь в прибрежных водах Торки.

– А пособие на личную независимость? – продолжал Франсис, вспомнив о новом типе пособия по инвалидности. – Там сколько страниц в опроснике было?

– О, там кошмар, страниц двадцать, мне кажется!

– А твои ответы?

– Больше сорока.

Мы прошли Принцесс-Гарденс насквозь и теперь направлялись к набережной.

– Вот видишь. Большинство людей не в состоянии столько заполнить – это же небольшая книга!

– По-моему, самый сложный документ из всех, которые я заполнял в своей жизни. И на все вопросы я отвечал исходя из предположения, что система призвана усложнить получение пособия. Поэтому приложил к нему все доказательства своего состояния, какие смог выпросить у медиков. И все равно это был сущий ад.

– И при этом множество людей, оказавшихся с тобой в одной лодке, не заполнят этот опросник – потому что у них нет времени, сил или просто умения так четко излагать свои мысли. Ужасно звучит, – Франсис на минуту умолк, пока мы обходили одинокого старичка с палками, медленно ковыляющего по променаду. – Нам ведь очень повезло.

– Очень повезло, – эхом отозвался я, пока в сознании складывалась и пробивалась наружу непроверенная, не до конца продуманная мысль. – Послушай, мне тут в голову пришло… Всю жизнь мы были вдвоем против целого мира. Как на острове. Мы не нуждались в остальных, а они не принимали нас. Но сейчас, возможно, настал момент, когда им без нас не обойтись…

Напротив нас возвышался театр «Принцесс», впереди тянулся старый викторианский пирс. Мы свернули чуть левее и ступили на его дощатый настил, под щелями которого плескалось море.