В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть - [35]

Я медленно шел по длинному коридору, соединявшему двор и гостиную, под первые проникновенные аккорды песни «Bright Eyes» Арта Гарфанкела, зазвучавшей из динамиков, как только я вошел. В те дни я просто обожал эту песню. Была ли она добрым предзнаменованием? Я уже заглянул в столовую, в комнату отдыха, на стойку приема гостей и в холл у входа, надеясь найти там Авалона. Его не было. Оставалась только огромная гостиная. Я заглянул в дверь, но никого не увидел. Потом шагнул внутрь – и он был там.

Он сидел спиной ко мне, напротив Алана, за маленьким столиком, уставленным чашками, в дальнем углу у стрельчатых дверей: золотисто-рыжие волосы рассыпались по плечам, золотистый лабрадор у ног. Музыка здесь звучала громче.

Завидев меня, Алан поднялся со стула, подошел ближе, указал (заговорщицки!) на моего лорда и одними губами произнес: «Это наш младший администратор Франсис». Потом отошел в сторону, будто ожидая, что сейчас начнется представление. Я тоже замер, благодарно улыбаясь ему и собираясь с силами в надежде произвести лучшее первое впечатление в своей жизни. А затем – направился прямо к воплощению всех романтических идеалов и чаяний своего отрочества. Занавес поднялся.

Не подходить слишком близко – иначе испугаю его. Не говорить слишком громко. Спокойно. Дружелюбно. Тепло. Нежно.

– Привет! Я надеюсь, ты сдержишь свое обещание…

Может, я подсознательно планировал свое появление так, чтобы оно попало в такт с музыкой. А может, это было просто совпадение. Но, когда он обернулся и взглянул на меня, из динамиков зазвучал мощный финальный хор, поющий о сияющих глазах. Они-то и зацепили меня с первых секунд. Сияющие голубые глаза. Я взглянул в них – и утонул навсегда. Потом Франсис улыбнулся, и где-то на краю моего сознания мелькнула мысль: я ведь никогда не задумывался по-настоящему, как улыбается Авалон Рейлану.

Алан объяснил, кто я. Франсис вспомнил наш разговор и весь остаток дня посвятил исполнению своего обещания. То был один из немногих эпизодов моей жизни, когда я чувствовал себя актером в тщательно отрепетированной пьесе: все складывалось как нельзя лучше. Франсис оставил школу в шестнадцать (мать сочла, что он уже «достаточно вымахал»), – это отличало нас. Но он продолжал мечтать о большем – и в этом мы были схожи. Еще он, выросший в небогатой рабочей семье, знал жизнь и умел выживать на улицах, и это отличало нас. Но он не скрывал, что он гей, – и в этом мы были схожи. Франсис уже давно расстался с девственностью, хотя был всего на два года старше меня, – это отличало нас. Но он искал истинной любви – и в этом мы были схожи. А мне большего и не нужно было.

Прошло меньше часа с момента нашего знакомства, а Франсис уже спросил:

– Ты веришь в любовь с первого взгляда?

Ответ был абсолютно очевиден:

– Конечно!

Спустя несколько секунд он протянул руку, обнял меня за талию, притянул к себе и поцеловал. И продолжал целовать…

Следующие три дня я стремительно наверстывал все, чего был лишен в годы одиночества и невинности. Со всегдашним энтузиазмом я впитывал знания, теперь – о человеке, в которого влюбился.

По сути мы оказались очень похожи: оба – геи, поклонники фильмов о Джеймсе Бонде, атеисты, амбициозные, ищущие свою любовь. Но больше ничего общего у нас не было. Для начала я с немалым удивлением обнаружил, что Франсис в школе не изучал латынь. Вообще не изучал. Ни дня. И никто из его друзей не слыхал о ней. Очевидно, в мире Франсиса это было нормально.

У меня будто глаза открылись. Без сомнения, Франсис был очень умен: если мы беседовали на знакомую обоим тему, я чувствовал в нем равного. Но по мере того, как мы с любовью открывали друг другу все больше о себе, я начинал понимать: это первый человек в моей жизни, наделенный от природы высоким интеллектом, но не получивший никакого формального образования. А когда я сообщил, что обожаю драться на шпагах, он и вовсе решил, что это эвфемизм.

Очень во многих областях, которые я считал понятными априори, Франсис не знал ничего и с интересом ждал, когда я заполню эти пробелы. И вместе с этим пришлось признать, что во многом сам я оказался неучем, хотя даже не подозревал об этом. Каким-то чудом (и меня это совершенно не смутило) Франсис обрел глубокие познания в широком спектре неакадемических наук, в которых я совершенно не ориентировался, – например, в искусстве Жизни в Реальном Мире. Не отдавая себе в том отчета, я был во многом отрезан от общества. Возможно, именно поэтому открывшиеся мне новые области знаний выглядели восхитительно необычными. И позволяли сбросить оковы.

Оковы эти, как вскоре выяснилось, не сдерживали и большинство гостей, заполнявших отель по мере приближения долгих выходных. Да, эти люди по моим меркам были мумиями (большинство годилось мне в отцы, остальные – в деды), зато охотно высказывались на мой счет.

– М-м-м! Мальчик из частной школы, как сексуально! – они почти всегда говорили обо мне, а не со мной. – Одна проблема с этими школами: из них выходят исключительно умные маленькие засранцы.

Справедливости ради, в этом они были правы.

– Ого-о, – пропел слегка жеманный мужчина-дива. Если бы я не знал, подумал бы, что он красит ресницы. – А у этой детки и внешность, и мозги! – обращался он, конечно, к Франсису, но указывал на меня. – Лично мне кажется, такого не стоит упускать, дорогуша, – заключил он вполголоса.