В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть - [32]

Отношение Питера Скотта-Моргана к проблеме завораживает. Он изучал робототехнику, писал книги и исследовал организационные системы, те неписаные правила игры, которые управляют обществом. Вольнодумец, постоянно испытывающий на прочность правила (в 2005 году он и его партнер стали первой гей-парой, зарегистрировавшей свой брак и сыгравшей настоящую свадьбу), Питер готов принять свою прогрессирующую болезнь с распростертыми объятиями и согласен на роль подопытного, чтобы продемонстрировать, насколько лучше мы могли бы справляться с подобными трудностями.

Я бы сказала, что это отважно. Он говорит, что это логично…

Она рассказывала о моей теории еще целую страницу и завершила статью так:

Нам жизненно необходимы такие первопроходцы, чтобы добиться перемен.

И нас услышали. За следующие несколько дней я получил предложения от трех телекомпаний. В их числе была и Sugar Films, принадлежавшая другу Мишель. Я подписал контракт именно с ними: из трех предложенных только их фильм должен был сконцентрироваться на истории, которую я хотел рассказать. Остальные обещали стать просто очередной эмоциональной гипертрофированной «историей обычного человека» о том, как ужасен боковой амиотрофический склероз и какие мы с Франсисом храбрецы. Довольно быстро Sugar Films получили от Channel 4 (одной из крупнейших телевещательных компаний Великобритании) заказ на документальный фильм обо мне и моих идеях, подходящий для проката в прайм-тайм. Он должен был выйти в эфир через год или, может быть, два, – и вот тогда-то нас точно должны были услышать.

И это здорово. Но я не мог себе позволить ждать так долго. Грядущий фильм мог стать рычагом, который позволит заинтересовать в необходимых мне исследованиях несколько компаний. Однако требовались и другие площадки, на которых меня готовы слушать сейчас, а не через некоторое время.

– А почему ты не пойдешь на выборы в правление Ассоциации болезней двигательных нейронов? Помнишь, тебе предлагала та дама?

Предложение прозвучало настолько неожиданно, что я несколько секунд был уверен: Франсис шутит. «Та дама» позвонила мне от лица Ассоциации БДН и действительно предлагала стать кандидатом на грядущих выборах. Я, мягко говоря, уклонился от однозначного ответа.

– Ну, во-первых, из пяти тысяч членов Ассоциации ни один обо мне не знает, поэтому ничего не выйдет. Во-вторых, с ее слов я понял, что почти все свободные места в правлении займут уже избранные представители, которых просто переизберут. Значит, шанс примерно один к пяти, и поэтому тоже ничего не выйдет. В-третьих, они там все исключительно надеются найти когда-нибудь несуществующее лекарство. На сайте ни слова о технологическом решении проблем. Поэтому Ассоциация не имеет никакого отношения к моим целям: ничего не выйдет, да я бы и не хотел. В-четвертых…

– Так, погоди. Возможно, они сейчас не думают о технологиях, но это же не означает, что это им не нужно. Кто, как не ты, расскажет им о потенциале такого подхода? Выдвигайся и ратуй за современные исследования, позволяющие вести нормальную жизнь при БДН. Если попадешь в правление, сможешь помочь Ассоциации или Ассоциация – тебе. А если и после этого они не проникнутся идеей, сложишь полномочия.

Мы еще немного поспорили. Я капитулировал перед доводами Франсиса, сделал выжимку тезисов из своего манифеста, переработал их в предвыборную программу, бросил шляпу в круг и начал выстраивать свое представительство в социальных сетях.

Примерно в это время консультант по проблемам кишечника из местной больницы связался со мной, чтобы обсудить перспективы замены моих внутренностей.

Это был прорыв. Мы договорились о встрече. Спустя несколько недель, чудесным весенним деньком, я вкатился на кресле к нему в кабинет.

– Вы, наверное, Питер? – он протянул мне руку. – Наслышан о вас и ваших идеях.

Я тоже успел поинтересоваться его послужным списком. Похоже, мой новый знакомый обладал исключительными знаниями как раз в той области, что была необходима для реализации моего плана. Он сумел бы отстоять свое мнение в любом учебном госпитале на этой планете.

– Ник! Я так рад вас видеть!

Я очень хотел с ним подружиться. Более того, ему необходимо было проникнуться идеей не меньше, чем ею проникся я, иначе он не смог бы выслушать и понять мои предложения, ставившие в тупик многих его коллег. И я инстинктивно попытался задать соответствующий тон разговору, обращаясь к нему как ученый к ученому.

Иными словами, это была беседа не обо мне, но о боковом амиотрофическом склерозе, о качестве жизни, о более всеобъемлющем взгляде на поддержание жизнедеятельности. Все это должно было подвести нас к убедительному выводу:

– Поэтому эта ситуация кажется мне отличной возможностью сделать первые шаги в плановой хирургии при БАС, в области, где раньше не было выбора и надежды: ввести понятие триостомии.

Это понятие я изобрел накануне – моим идеям нужно было подходящее научное название. К тому же «триостомия» звучит лучше, чем «замена труб».

Ник задал несколько уточняющих вопросов, закивал, потом неожиданно расплылся в широкой улыбке:

– Это же идеально! Система здравоохранения обязана предлагать что-то подобное. Я соберу бригаду, и мы проведем операцию как можно скорее.