В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть - [18]

Когда-то она собиралась стать врачом, но отказалась от этой идеи, выйдя замуж. Сколько я себя помнил, она отмечала течение однообразных будней домохозяйки строго регламентированным меню, составленным из овощей c Уимблдон-Виллидж и мяса из гастрономического отдела Harrods. Была среда, значит, нас ждали ребрышки новозеландского барашка, картофельное пюре, морковь и фасоль.

Когда десерт был уже съеден, а вечернее радио – еще не включено, я решил задать родителям пару вопросов. Возможно, я надеялся все им рассказать. Не исключаю, что именно шок от событий того дня придал мне храбрости и вынудил затронуть тему, которую я, с одной стороны, ранее боялся поднимать, а с другой – и не нуждался в этом. Теперь все изменилось. В ту среду мой мир перевернулся, и я хотел понять, где его новая ось.

– Сегодня в школе у нас был очень интересный спор. За и против. Гомосексуальность – это приемлемо или это мерзость перед Господом и человечеством? Мне интересно ваше мнение. У нас обе стороны были убеждены, что правы.

Мама немедленно встревожилась. Каждый раз, чувствуя, что я в ней нуждаюсь, она неизменно проявляла любовь и поддержку. Папа был таким же. Меня часто обнимали и целовали, для родителей это было естественно. И после моих слов они немедленно насторожились.

– Неужели, милый? Обе стороны? Какое разочарование, верно, дорогой? – она выжидающе посмотрела на отца.

– Полагаю, ты права. – Она продолжала смотреть, пока он не добавил: – Конечно, права.

– Надеюсь, все учителя заняли однозначную позицию в этом вопросе?

– Не совсем. Некоторые высказывались за одних, некоторые – за других.

– Ужасно. Просто ужасно! Так несправедливо по отношению к некоторым мальчикам. Из-за этого у них может сложиться неверное мнение. Возможно, мне стоит завтра позвонить директору и пожаловаться.

– Пожалуйста, не надо. Оно того не стоит. Это было просто обсуждение.

– Ты уверен? Хорошо. Но я считаю преступлением заставлять мальчиков обсуждать такое. Это может им навредить.

– Да, тех, кого не так поддерживают дома, как меня, это может травмировать.

– Почему, милый? Что случилось?

Мама всегда была очень умна и быстро улавливала суть. Иногда – слишком быстро. Неожиданно для меня разговор стал очень опасным.

– Ничего особенного! Я имел в виду, что в противном случае все эти разговоры могут сбить с толку.

– Не беспокойся, ты в надежных руках.

Она расслабилась. Я тоже. Папа и так почти не напрягался. Мама протянула руку и коснулась моей.

– Никогда ни о чем таком не волнуйся, – заверила она меня. – Не позволяй сбить себя с толку. Папа тоже подтвердит, что для нас это никогда не было вопросом. Конечно, гомосексуализм – это мерзко. Правда, дорогой?

– Конечно!

– И ты можешь не сомневаться, – мама ободряюще похлопала меня по руке, – что во всей нашей большой семье ни один человек не будет иметь дела с гомосексуалистом. – Она отстранилась, скрестила руки на груди и преувеличенно передернула плечами. – Какой стыд! Я имею в виду, для родителей таких сыновей. Убивает, когда все вокруг смотрят с жалостью. И бедные их матери! Последние исследования считают возможной причиной гомосексуализма доминирование матери при слабохарактерном отце. Это же позор! Ты согласен, дорогой?

Я напомнил, что пора возвращаться к домашней работе, улыбнулся, встал, зашел в свою комнату, запер дверь и разрыдался. Я плакал из-за несправедливости и жестокости. Оплакивал крах знакомого мира, школы, в которой я процветал и держал голову гордо поднятой, оплакивал подтверждение того, что собственные родители меня не знают, а подобных мне считают мерзостью.

В ту ночь я почти не спал. Мой мозг обрабатывал новые данные. Переоценивал. Отбрасывал отжитое. Страдал. Хорошо помню, как лежал с открытыми глазами и наблюдал, как разгорается рассвет. Было уже почти пять утра. На исходе той долгой ночи я принял решение.

Я последую совету директора.

Тридцать шесть часов спустя мы с Энтони вместе выходили с репетиции хора.

– Новый образ! – воскликнул он с интонацией диктора американской рекламы. Я сделал вид, что позирую. – Новая прическа и новый костюм.

В тот день я уложил волосы на прямой пробор, надел стильный темно-синий пиджак с широкими отворотами и очень широкие брюки-клеш.

– Собираюсь отрастить длинные. И оцени каблуки!

Поддернув штанину, я продемонстрировал пятисантиметровые каблуки, благодаря которым мой рост перевалил за метр восемьдесят. Энтони немедленно принялся пародировать моего декана:

– Позор! Позор! Что вы делаете, юноша?

– Именно то, что велел этот старый хрыч, Энтони. Я начинаю новую жизнь.

– Она тебе к лицу, – искренне заметил он.

– Поверь, это только начало. У меня большие планы.

– Ого! Жду с нетерпением. Держи меня в курсе всех подробностей. Расскажешь завтра на фехтовании, – он умолк и в кои веки продолжил обычным голосом: – Мне правда жаль, что так вышло.

Самое время было рассказать Энтони о случившемся. Мы успели пока пройти только полпути по длинной центральной школьной аллее, и я еще успевал ввести его в курс основных перемен, пока мы не разойдемся в разные стороны по Риджвей.

– Слушай, я завтра не пойду на фехтование. Я больше не вернусь в секцию.