В сетях феноменологии. Основные проблемы феноменологии - [20]
Эта ситуация делает достаточно очевидным тот факт, что вы пойдете ложным путем, если будете целиком полагаться на какое угодно из литературных изложений моей феноменологии (в том числе и на самое последнее изложение Левинаса «La theorie de l'intuition dans la Phenomcnologie de Husserl», который ставит на один уровень мою феноменологию и хайдеггеровскую, лишая ее тем самым собственного смысла).[117]
И уже вовсе зловеще звучат слова Гуссерля из того же письма:
То, что кто — то был моим учеником в академическом смысле или стал философом под влиянием моих произведений, еще отнюдь не означает, что он пробился к действительному пониманию внутреннего смысла моей, исходной феноменологии и ее метода… Эго касается почти всех учеников геттингенского и раннего фрайбургского периодов, в том числе и таких известных личностей, как Макс Шелер и Хайдеггер, в философствовании которых я вижу лишь восторженное возвращение к старым философским наивностям.[118]
Какова же эта «исходная феноменология и ее метод», вызывающая определенное непонимание не только у интерпретаторов Гуссерля, но даже и у его ближайших учеников?[119] Понятие феноменологии в философии[120] имеет свою историю и может быть обозначено так в широком (in generalis) смысле слова, в отличие от понятия феноменологии у Гуссерля, т. е. весьма узкого понятия (in specialis). Впервые это понятие было употреблено И. Ламбертом, который в 1764 г. в своем известном труде «Новый Органон»[121] определил феноменологию как теорию, лежащую в основе эмпирического знания. Феноменология, согласно Ламберту, как «теория об иллюзорном (Schein) и его влиянии на правильность и неправильность человеческого познания»,[122] является четвертой частью общего наукоучения. Иллюзия (Schein) занимает среднее положение между истинным и ложным, однако может привести к заблуждению, если принимается за нечто истинное. В этом смысле феноменология, по Ламберту, преследует критическую задачу: не только найти те источники, «из которых проистекает ослепление иллюзией», но и научиться «искусству видения» (Sehekunst),[123] отличающему те вещи, которые «действительно есть» (wirklich sind), от тех, которые только «кажется есть» (zu sein scheinen).[124] Таким образом, феноменология означает у Ламберта «трансцендентную оптику» / исследующую различные источники, посредством которых нам является иллюзия: чувства, память, воображение, сознание вообще. Поскольку, по Ламберту, понятие «иллюзии» (Schein) производно от «видения» (Sehen), притом что с иллюзиями мы сталкиваемся в любой сфере нашей сознательной жизни (Ламберт говорит даже о «моральной», «семиотической», «герменевтической» иллюзиях[125]), то феноменология занимается своего рода археологией иллюзий, усматривающей под пластами видимого и кажимого то, что действительно истинно:
Феноменология занимается вообще тем, что определяет то, что есть истинного и реального во всякого рода кажимом, в конце концов открывая особые причины и обстоятельства, благодаря которым возникает и изменяется кажимое, чтобы тем самым мы могли от кажимого прийти к реальному и истинному.[126]
И. Кант заимствует понятие феноменологии у Ламберта. В письме Ламберту от 2 сентября 1770 г. Кант употребляет понятие «phaenomenologia generalis»:
Кажется, что метафизике должна предшествовать совершенно особая, хотя и чисто негативная наука (phaenomenologia generalis),>14 в которой принципы чувственности должны определяться в отношении их значимости, чтобы тем самым они не запутывали суждения о предметах чистого разума, как это до сих пор почти всегда и происходило.[127]
С учетом далее выдвигаемого Кантом в этом письме проекта некоей «пропедевтической» дисциплины (феноменологии), предметом которой выступали бы пространство и время, можно действительно согласиться с мнением П. Рикёра о том, что трансцендентальная эстетика, начинающая «Критику чистого разума» Канта, вполне могла бы именоваться «феноменологией».[128] Оставим в стороне вопрос о том, что заставило Канта отказаться от своего намерения. Во всяком случае слово «феноменология» после этого употребляется Кантом уже совершенно в другом смысле: в «Метафизических основах естествознания» феноменология определяется как раздел чистого учения о движении.[129]
И. Г. Фихте заимствует понятие феноменологии от Канта и Гердера. Последний понимал феноменологию как необходимый элемент эстетики в широком смысле: основное понятие эстетики для Гердера — понятие «прекрасного». Однако, в отличие от Канта, который в третьей «Критике» возводил прекрасное и возвышенное к субъективным чувствам нашей души, имеющим тем не менее всеобщий характер,[130] Гердер пытался найти прекрасное во внешних предметах, т. е. в феноменах. Фихте же модифицирует само понятие «феномена», или «явления», не связывая его исключительно с данностью посредством чувств, а относя к нему бытие сознания и самосознания. Поэтому феноменология, или, как ее еще называет Фихте, «учение о явлении и иллюзии» (Erscheinungs- und Scheinlehre),[131] представляет собой вторую часть его наукоучения, тогда как первая часть представляет собой общее «учение об истине и разуме» (Wahrheits- und Vernunftslehre). Соответственно, феноменология, по Фихте, занимается не чистым бытием «в себе», но бытием в его феноменальности, т. е. исследует сознание.
Эта книга — сжатая история западного мировоззрения от древних греков до постмодернистов. Эволюция западной мысли обладает динамикой, объемностью и красотой, присущими разве только эпической драме: античная Греция, Эллинистический период и императорский Рим, иудаизм и взлет христианства, католическая церковь и Средневековье, Возрождение, Реформация, Научная революция, Просвещение, романтизм и так далее — вплоть до нашего времени. Каждый век должен заново запоминать свою историю. Каждое поколение должно вновь изучать и продумывать те идеи, которые сформировало его миропонимание. Для учащихся старших классов лицеев, гимназий, студентов гуманитарных факультетов, а также для читателей, интересующихся интеллектуальной и духовной историей цивилизации.
Логические трактаты Боэция - характернейший пример рафинированной схоластической логики и силлогистики раннего европейского средневековья. Авторитет Боэция как логика был в Средние века чрезвычайно велик: его имя называли вторым после Аристотеля.
Занятно и поучительно прослеживать причудливые пути формирования идей, особенно если последние тебе самому небезразличны. Обнаруживая, что “авантажные” идеи складываются из подхваченных фраз, из предвзятой критики и ответной запальчивости — чуть ли не из сцепления недоразумений, — приближаешься к правильному восприятию вещей. Подобный “генеалогический” опыт полезен еще и тем, что позволяет сообразовать собственную трактовку интересующего предмета с его пониманием, развитым первопроходцами и бытующим в кругу признанных специалистов.
Из предисловия:Необходимость в книге, в которой давалось бы систематическое изложение исторического материализма, давно назрела. Такая книга нужна студентам и преподавателям высших учебных заведении, а также многочисленным кадрам советской интеллигенции, самостоятельно изучающим основы марксистско-ленинской философской науки.Предлагаемая читателю книга, написанная авторским коллективом Института философии Академии наук СССР, представляет собой попытку дать более или менее полное изложение основ исторического материализма.
«Священное ремесло» – книга, составленная из текстов, написанных на протяжении 45 лет. Они посвящены великим мыслителям и поэтам XX столетия, таким как Вячеслав Иванов, Михаил Гершензон, Александр Блок, Семен Франк, Николай Бердяев, Яков Голосовкер, Мартин Хайдеггер и др. Они были отмечены разными призваниями и дарами, но встретившись в пространстве книги, они по воле автора сроднились между собой. Их родство – в секрете дарения себя в мысли, явно или неявно живущей в притяжении Бога. Философские портреты – не сумма литературоведческих экскурсов, но поиск богословия культуры в лицах.
Книга содержит собрание устных наставлений Раманы Махарши (1879–1950) – наиболее почитаемого просветленного Учителя адвайты XX века, – а также поясняющие материалы, взятые из разных источников. Наряду с «Гуру вачака коваи» это собрание устных наставлений – наиболее глубокое и широкое изложение учения Раманы Махарши, записанное его учеником Муруганаром.Сам Муруганар публично признан Раманой Махарши как «упрочившийся в состоянии внутреннего Блаженства», поэтому его изложение без искажений передает суть и все тонкости наставлений великого Учителя.