В сетях феноменологии. Основные проблемы феноменологии - [10]
Становится ясным, что проблему воображения как функции рассудка Кант связывает с так называемой проблемой «самоаффицирования». Всякое наше представление, в том числе и представление внешнего чувства (представление в пространстве) принадлежит прежде всего внутреннему чувству (времени), принадлежит субъекту, т. е. является субъективным. Соответственно, притязание на объективность или «объективную значимость» представления требует априорного доказательства. Его — то Кант и обнаруживает в спонтанной деятельности воображения, поскольку благодаря последнему мы не только способны усмотреть феномены своей же собственной внутренней жизни, но и отдать себе отчет как в том, что нам вообще что — либо дается в чувственности, так и в том, что нами вообще что — либо мыслится в рассудочной деятельности. Воображение выступает тем, что в некотором смысле обусловливает само движение кантовской «Критики», саму возможность усмотреть различие чувственности и рассудка, равно как и априорные формы их деятельности.
Необходимость воображения как для исследования чувственности, так и для исследования рассудка
Изложенные размышления возвращают нас к вопросу о способности, осуществляющей само разделение познавательного акта на чувственность и рассудок, а также к тем характеристикам, которые можно выделить в них при таком их трансцендентально — «изолированном» рассмотрении.
Каким же еще образом Кант приходит к открытию априорных форм созерцания и мышления, если не через такую способность, которая в состоянии осуществить своего рода «рефлексию» относительно источников познания. А если учесть, что целью исследования выступают «чистые формы» познания, то такая способность должна в свою очередь носить статус способности трансцендентальной. Принимая во внимание то, что как чувственность, так и рассудок (даже в их априорных формах) не способны прояснить друг друга, такая роль трансцендентального прояснения остается на долю воображения, поскольку еще и оно мол — сет иметь, по Канту, трансцендентальную роль.
Если Кант обозначает пространство и время как чистые созерцания, то речь идет в первую очередь о созерцании, а значит, необходимой характеристикой последнего должно являться непосредственное (отношение к предмету). Вместе с тем Кант указывает на то, что пространство и время не могут быть эмпирическими понятиями («пространство не есть эмпирическое понятие, выводимое из какого — нибудь опыта»; «время не есть эмпирическое понятие, выводимое из какого — нибудь опыта»[55]), наоборот, всякое эмпирическое созерцание получает свое единство благодаря априорным формам чувственности: «пространство есть не что иное, как только форма всех явлений внешних чувств, то есть субъективное условие чувственности, при котором единственно и возможны для нас внешние созерцания»,[56] «время есть необходимое представление, лежащее в основе всех созерцаний».[57] Более того, чистый акт созерцания должен быть неограничен никаким созерцаемым: «первоначальное представление о времени должно быть дано как неограниченное»,[58]
Для того чтобы без помощи рассудка в определенном смысле «усмотреть» сами чистые формы пространства и времени, требуется такая способность, которая может как бы заключить в скобки многообразное эстетического горизонта. Отличительной чертой такой способности созерцания являлось бы при этом разделение целостности актуального представления (в нашем же случае: представление также и без присутствия явления). Ведь только в таком случае возможно «усмотреть» изначальные представления, или, как выражается сам Кант, «первоначальные представления».
Получается, что открытием чистых созерцаний в своей трансцендентальной эстетике Кант обязан трансцендентальной способности воображения как такому акту созерцания, в котором созерцаемым выступают сами чистые созерцания (пространство и время); трансцендентальным продуктом такого акта созерцания в воображении и являются представления о чистых формах чувственности:
Воображение как способность созерцаний и без присутствия предмета, бывает или продуктивным, т. е. способностью первоначального изображения предмета, которое, следовательно, предшествует опыту, или репродуктивным… К первому (виду) изображения относятся чистые созерцания пространства и времени…[59]
Посредством чистой способности воображения Кант не только смог указать на чистые созерцания, благодаря которым только и возможен всякий эмпирический акт созерцания, но также нашел существенную возможностью «примирения» чувственности и рассудка. Кант приходит к тому, что недостаточно указать только на дискурсивный (интеллектуальный) синтез (принадлежащий исключительно сфере рассудка), необходимо ввести интуитивный синтез, благодаря которому можно будет получить положительный ответ на вопрос о возможности априорного восприятия:
Этот синтез многообразного [содержания] чувственного созерцания, возможный и необходимый a priori, может быть назван фигурным (synthesis speciosa) в отличие от того синтеза, который мыслился бы в одних лишь категориях в отношении многообразного [содержания] вообще и может быть назван рассудочной связью (synthesis intellectualis).
Эта книга — сжатая история западного мировоззрения от древних греков до постмодернистов. Эволюция западной мысли обладает динамикой, объемностью и красотой, присущими разве только эпической драме: античная Греция, Эллинистический период и императорский Рим, иудаизм и взлет христианства, католическая церковь и Средневековье, Возрождение, Реформация, Научная революция, Просвещение, романтизм и так далее — вплоть до нашего времени. Каждый век должен заново запоминать свою историю. Каждое поколение должно вновь изучать и продумывать те идеи, которые сформировало его миропонимание. Для учащихся старших классов лицеев, гимназий, студентов гуманитарных факультетов, а также для читателей, интересующихся интеллектуальной и духовной историей цивилизации.
Логические трактаты Боэция - характернейший пример рафинированной схоластической логики и силлогистики раннего европейского средневековья. Авторитет Боэция как логика был в Средние века чрезвычайно велик: его имя называли вторым после Аристотеля.
Занятно и поучительно прослеживать причудливые пути формирования идей, особенно если последние тебе самому небезразличны. Обнаруживая, что “авантажные” идеи складываются из подхваченных фраз, из предвзятой критики и ответной запальчивости — чуть ли не из сцепления недоразумений, — приближаешься к правильному восприятию вещей. Подобный “генеалогический” опыт полезен еще и тем, что позволяет сообразовать собственную трактовку интересующего предмета с его пониманием, развитым первопроходцами и бытующим в кругу признанных специалистов.
Из предисловия:Необходимость в книге, в которой давалось бы систематическое изложение исторического материализма, давно назрела. Такая книга нужна студентам и преподавателям высших учебных заведении, а также многочисленным кадрам советской интеллигенции, самостоятельно изучающим основы марксистско-ленинской философской науки.Предлагаемая читателю книга, написанная авторским коллективом Института философии Академии наук СССР, представляет собой попытку дать более или менее полное изложение основ исторического материализма.
«Священное ремесло» – книга, составленная из текстов, написанных на протяжении 45 лет. Они посвящены великим мыслителям и поэтам XX столетия, таким как Вячеслав Иванов, Михаил Гершензон, Александр Блок, Семен Франк, Николай Бердяев, Яков Голосовкер, Мартин Хайдеггер и др. Они были отмечены разными призваниями и дарами, но встретившись в пространстве книги, они по воле автора сроднились между собой. Их родство – в секрете дарения себя в мысли, явно или неявно живущей в притяжении Бога. Философские портреты – не сумма литературоведческих экскурсов, но поиск богословия культуры в лицах.
Книга содержит собрание устных наставлений Раманы Махарши (1879–1950) – наиболее почитаемого просветленного Учителя адвайты XX века, – а также поясняющие материалы, взятые из разных источников. Наряду с «Гуру вачака коваи» это собрание устных наставлений – наиболее глубокое и широкое изложение учения Раманы Махарши, записанное его учеником Муруганаром.Сам Муруганар публично признан Раманой Махарши как «упрочившийся в состоянии внутреннего Блаженства», поэтому его изложение без искажений передает суть и все тонкости наставлений великого Учителя.