В сердце России - [11]

Свернув с тропинки вправо, мы стали из-за куста наблюдать за косулей, а она продолжала идти. В бинокль видны были не только копытца, но и как поднимаются от вздохов ее подтянутые бока, как подергивается усатая мордочка, и слышались вздохи, спокойно-глубокие, чуть-чуть сопящие. Как только косуля поравнялась с нами, она повернула голову в сторону куста, за которым мы стояли. Два черных широко раскрытых глаза, казалось, пронизывали нас насквозь, влажные ноздри втягивали воздух. Косуля напряглась, как натянутая тетива. Она «узнавала» нас, пытаясь понять, кто все-таки перед ней: пень или живое существо, и если живое существо, то враг или нет. Однако страх взял свое, и я заметил, как косуля беспокойно поднимала задние ноги, как горбилась при этом ее спина. В ней что-то взорвалось — такая нервозная сила взметнула ее и отбросила в сторону. Рога на спине, шея саблей, задние ноги прижаты к животу, а передние стремительно вытянуты. Миг — и косули след простыл.

Солнце уже высоко Его лучи, пробиваясь через листву, золотыми снопами падали на тропинку, освещали бронзу могучей сосны. Вдруг раздалась вызывающе задиристая звучная короткая трель «Тррр-тррр-тррр», будто кто-то с размаху провел упругой палкой по стальным прутьям ограды. Иду на звуки. Впереди дуплистая сосна. Глянул вверх да так и остался стоять с поднятой головой. Прямо надо мной, высоко на сосне, но с обратной стороны на уровне верхнего дупла сидела птица с длинным носом, в пестром наряде из белых и черных перьев, ярко выделяясь на темно-буром фоне сосновой коры. Темя черное, а на затылке алое пятно, похожее на красную шапочку. Пестрый дятел! Самая трудолюбивая птица. Барабанная дробь дятла в русских лесах слышна часто. Нет для этой птицы ни урочных часов, ни выходных дней. От зари до зари долбит своим носом кору деревьев, отыскивая короедов. Пестрый дятел лечит у деревьев только кору, очищает ее от вредителей. А вот черный дятел вылечивает самое нутро у любого больного дерева. Как зачует червя — не отступится, достанет. Долбит, как долотом, только щепки летят. Вот и работают эти два «лесных хирурга», круглый год лечат деревья. Где живут они, там и лес здоровый, сухостоя мало. Дятел не только насекомых уничтожает, он еще и гнезд за лето выдолбит немало. Где дятел, там обычно поселяются дуплог-нездники — мухоловки, горихвостки, синицы. От готовых квартир кто откажется?

Обычная деловая дробь дятла звучит негромко. Отойди на несколько десятков метров от дерева, на котором он работает, и голос его теряется в разных звуках. Другое дело — весенняя песня любви дятла. Она исполняется с большой силой, с таким увлечением, что дятел забывает обо всем. Услышит самочка такую песню, заспешит навстречу. Весной дятел стучит не для сытости, а ради музыки. Характерно, что дятлы совершенно не обладают даром пения, и брачную песню весной они заменяют своеобразным стуком. Для «серенады» в честь избранницы дятел-самец отыскивает дерево с сухой вершиной. Сухая древесина лучше поет. Но не всякий сушняк привлекает дятла. Он обычно выбирает дерево с треснутым стволом. Щепа особенно певуча. Трудяга-музыкант старается привлечь внимание к своей песне не силой удара, а умением заставить дерево звенеть особенным, неповторимым тоном. Среди весенних стуков дятлов вы не услышите двух одинаковых звучаний.

Наш дятел, упираясь хвостом о кору, глядел налево, направо, прислушивался: все спокойно, только ветерок тихо шумел над лесом. Потом уставился клювом в ствол, разглядывая что-то на коре, прямо под носом. Кажется, не нашел, что нужно, опробовал, прислушался— фальшивит. И снова пробы. И наконец-то — вот он желанный, безупречный инструмент. Не звук — мечта! Внезапно голова дятла затряслась, задергалась, откидываясь назад. Красные перья на темени встали дыбом, клюв задрожал. Он часто ударял по древесине. Из всех отверстий в сосне полилась сочная мелодичная трель. Эхо повторило ее и разнесло по лесу. Еще одна трель, еще… Дятел заметил меня, перепрыгнул на ветку, произнес недовольно: «Клик» — и скрылся в чаще. Я внимательно в бинокль разглядел место, где он сидел. На оголенной почерневшей древесине были дупла, а между ними сухая перемычка. По этой-то перемычке, как по пластинке ксилофона, и ударял дятел клювом. Она легко вибрировала, издавая мелодичные далеко слышимые звуки…

НА РОДИНЕ ИЛЬИ МУРОМЦА

«Какому путешественнику неизвестно первое, неповторимое чувство взволнованного ожидания, которое охватывает душу при въезде в город, где он еще не был! — писали И. Ильф и Е. Петров в «Одноэтажной Америке». — Каждая улица открывает жаждущим глазам путешественника все новые и новые тайны. К вечеру начинает казаться, что он полюбил город. Первые впечатления самые верные. Ничего этого нельзя сказать об американских городах. Есть, конечно, несколько городов, имеющих свое неповторимое лицо, их можно полюбить или возненавидеть. Во всяком случае они вызывают какое-то чувство. Но почти все остальные американские города похожи друг на друга… Это обесцвеченное и обезличенное скопление кирпича, асфальта, автомобилей и рекламных плакатов вызывает в путешественнике ощущение досады и разочарования».