В сердце леса - [2]

В декабре 1957 года двое друзей — Джон Мур и Стенли Дживз — пригласили меня участвовать в путешествии по северной границе амазонских джунглей. И вот во время оксфордско-кембриджской экспедиции по Южной Америке они предложили мне отделиться на месяц от основной группы и отправиться вместе с ними к загадочной горе Рорайма. Этот массив в лесах Амазонии впервые описал исследователь Роберт Шомбург. Он назвал его громадным ящиком — плато окружено пологими холмами. Впоследствии Карл Эппен и Беррингтон Браун описали скалы этого массива: высотой в 2000 футов и такие гладкие, что казалось, будто какой-то великан обтесал их ножом. Таким образом, Рорайма, едва ее открыли, стала известна своей уединенностью и таинственностью: гигантская естественная крепость, окруженная труднопроходимыми джунглями и защищенная самыми высокими в мире стенами.

Во времена Эппена и Шомбурга — середина XIX века, — когда каждый год обогащал географию новыми открытиями, это неожиданно обнаруженное плато, с доисторических времен отрезанное от мира, поразило воображение исследователей. Зоологов, развивавших эволюционную теорию Дарвина, интересовало, не скрываются ли в районе Рораймы промежуточные виды животных или остановившиеся в своем развитии доисторические животные. Другие говорили об алмазах и исчезнувших городах, и, наконец, сэр Артур Конан-Дойль подытожил все эти домыслы в своем романе «Затерянный мир». У него профессор Челленджер обнаружил на Рорайме птеродактилей, динозавров и человекообразную обезьяну — всех сразу. Но самым поразительным в книге было описание самой горы, изображенной как последний естественный тайник, который природа окружила батареей всех своих оборонительных средств. Со страниц книги на читателя веет таинственностью и мощью. Само существование горы кажется зловещим.

Все мы, участники предстоящего путешествия, читали книгу Конан-Дойля, и каждый представлял себе Рорайму по-своему. «Не поверю, — говорил Джон, — чтобы гора могла быть такой всемогущей и зловещей. Горы состоят из камня, а камень не наделен страстями». Стенли же, участник восхождений на Альпы и Гималаи, мистически заявлял: «Горы еще своенравнее, чем люди. Взбираешься на них, а сам слышишь, как они разговаривают с твоими ботинками».

Вряд ли это было достойной целью нашего путешествия, но оно должно было разрешить наш спор.

Мы отправились в путь из лавки, стоявшей на границе и принадлежавшей симпатичному китайцу со звучным именем Нго-фук. Грузовик довез нас до городка скотопромышленников Боа-Виста. До алмазных россыпей Суапи нас доставил самолет, а затем мы добрались на волах до индейской хижины, откуда открывался вид на Рорайму. Нас отделяла от нее долина шириной в 60 миль. Подозрительно цивилизованные индейцы упорно торговались с нами два дня подряд, доказывая, что к моменту нашего приезда неизвестно по каким причинам вдруг возросла плата носильщикам и что сухое молоко входит в их обычный рацион. Наконец о цене столковались. И тут мы узнали, что племя принадлежит к некоей странной секте христиан, называемых ангеликанцами. Несколькими годами раньше один негритянский священник из северного района джунглей проехал по этим местам, и поскольку он обратил в свою веру этих индейцев, жителей саванн, по субботам они не работали. Так как ни мы, ни они не следили за календарем, спорить можно было до бесконечности. Бутыль маниокового «пива» переходила из рук в руки, и переговоры затянулись до глубокой ночи.

Наконец, в полдень следующего дня мы выступили в путь. Джона, Стенли и меня сопровождали пятеро носильщиков, шесть женщин, двое мальчиков и двое детей, все еще сосавших грудь. Всю дорогу индейцы тонкими, протяжными голосами кричали «Рораааааима!», горы подхватывали их печальный крик, и со всех сторон доносилось заунывное эхо. С трудом приближаясь к видневшейся на горизонте вершине массива, мы невольно погружались в атмосферу «Затерянного мира» и романтику великих легенд Амазонки.

Под надежной защитой городской цивилизации нам было трудно понять, почему на земле Амазонки столь многих обманывали грезы и небылицы, почему искатели сокровищ верили в Эльдорадо, почему Фосетт упорно доискивался городов Атлантиды и почему гору считают чем-то особенным, а не просто громадным скоплением осадочных пород. Здесь же, вблизи Рораймы, мы почувствовали себя по-другому и не могли уже укрыться под спасительным крылом цивилизации. Человек здесь не был хозяином природы, тут природа властвовала над человеком. С благоговейным трепетом глядели мы на гору. Встречные потоки таили опасность — ведь воды их стекали со скал Рораймы, облака, закрывшие небо, льнули к ее вершине, и казалось, что голым твердым холмам, которые мы попирали ногами, мучительно больно — они чувствуют, как довлеет над ними громадное чудовище.

В первые дни Рорайму скрывали облака, принесенные ветром с Атлантического океана. Но однажды утром небо прояснилось, открыв взору все плоскогорье. Над нижней грядой высотой около 5000 футов на 2000 футов ввысь возносилась Рорайма. И на протяжении всех восьми миль гору венчали скалы, поднимавшиеся еще на 2000 футов, так что вершина представляла собой поразительно ровную линию скалистых зубцов. На черном фоне скал выделялись красные и белые обнажения известняка. Гребень Рораймы прорезала долина шириной в полмили, которая делила гору на две неравные части.