В сердце и в памяти - [26]

5 февраля, около десяти вечера, меня вызвал командир полка Гордиенко. Как всегда, немногословен:

— Вот что, капитан Воробьев. Выезжайте сейчас же на розыск полковых тылов. К утру чтобы было все необходимое для боя.

Приказав Бузулукову выбрать самую лучшую лошадь, я зашел в штабную землянку. Застал там начальника штаба капитана М. И. Смирнова и заместителя командира полка капитана В. М. Шугаева, который незамедлительно обрисовал обстановку.

— Ты вот что, Миша, имей в виду, — Шугаев подошел, положил свои жилистые руки мне на плечи. — Дорога, связывающая нас с Большой землей, может оказаться перерезанной. Так что обязательно возьми с собой автоматчиков.

Мы обнялись, расцеловались. У штабной землянки уже ждал ординарец.

— Товарищ капитан, — доложил он, — к выезду готов. В сани запряжена Серуха, ездовым взял Ивана Прощелыгу.

Не знаю, с чьей легкой руки, а только к пареньку с хорошим русским именем Иван прилипла эта нелепая кличка. Был он толковый, бойкий, веселого нрава. Для нашей поездки, да еще на такой доброй коняге, как Серуха, и не нужно желать лучшего ездового.

Я решил обойтись без автоматчиков — Серухе тяжело. А вот патронами и гранатами запаслись.

Выехали ровно в полночь. Ночь морозная, на редкость светлая. Поют полозья саней, звучно похрустывает свежий снежок. Луна щедро разливает по земле молочную белизну. Шустро бегут рядом с санями громадные наши тени. И как-то забылось, что совсем рядом война. Молча любовались лесной сказкой вокруг нас.

Через километра три выехали на большую поляну. Наезженная дорога, как ножом, разрезает ее на аккуратные две половинки. Справа, метрах в пятидесяти, серый кустарник в низине, слева — большая возвышенность с мощными соснами. И тишина, тишина… Но что-то чернеет около дороги. Останавливаемся. Это два трупа. Убитые — наши, босые, без шапок. Судя по всему, произошло это совсем недавно.

— Едем дальше, — говорю. — Проскакиваем опушку галопом, «аллюр три креста».

Подобрались мы, как по заказу: все кавалеристы, понимаем один другого с полуслова:

— Появятся немцы: я и Гриша — стреляем, забрасываем гранатами, Ваня — хлыстом по Серухе.

До опушки оставалось не больше ста метров, как рядом с дорогой поднялись в полный рост люди в белых маскировочных халатах. Резкое, как выстрел:

— Хальт!

Действуем, как договорились. Немцы открывают ответный огонь.

Скошенная автоматной очередью, со всего маху падает на дорогу наша верная Серуха. Громко вскрикивает Ваня и с залитым кровью лицом замертво валится навзничь в сани. Мы с Бузулуковым вылетаем в рыхлый сугроб. Быстро вскакиваем, бросаем по гранате и, пока грохочут один за другим два взрыва, бежим по глубокому снегу к серому кустарнику, что справа от дороги. По нам ударяет трассирующими пулемет.

Чувствую, как ожгло шею и горячее, липкое потекло за ворот. Бега не замедляю. А Бузулуков вдруг спотыкается, раскидывает руки, но, словно раздумал падать, снова бежит. Только уже скорость не та и след на снегу петляющий. Догоняю.

— Ты что, ранен?

— Легко, — тянет на бегу Григорий Иванович.

Вот и кусты. С ходу влетаем в какое-то жидкое месиво. Мокрый снег почти до горла, а внизу вода. Похоже, мы попали в ручей, который под глубоким снегом ухитряется не замерзать зимой.

На какое-то мгновение теряю сознание. Когда очнулся, не сразу понял, где я и что со мной. Стал доходить до слуха голос Григория Ивановича:

— Ну давайте еще немного, товарищ капитан, и вылезем.

Выбравшись на твердую землю, валимся под елью, распластавшей над сугробами мохнатые лапы. Мороз сковал наши полушубки, валенки и ватные брюки так, что не согнуть, не разогнуть руки, ноги. С трудом, помогая друг другу, подымаемся. Одежда блестит и звенит, как стальная.

Стоило немалых усилий, чтобы заставить рукава и штанины хоть немного повиноваться нашему желанию, делать какие-то движения. А с автоматами совсем плохо. Затворы и спусковые крючки — ни с места, намертво схвачены льдом. Случись встретиться с противником, исход был бы плачевный.

Но и оставаться на месте нельзя. Надо выходить к дороге. Идем рядом с ней. Бузулуков вдруг останавливается, настораживается.

— Вроде бы кто-то едет, — неуверенно произносит он.

Ему говорить нелегко. Щеки и губы опухли, из ноздрей сосульки. Я тоже прислушиваюсь. Действительно, тонко посвистывают полозья, легкий ход хорошего коня.

Вышли на опушку. Вороной конек, красиво выгнув шею, идет играючи, в кошевке на скамейке и на облучке несколько человек в полушубках. Это были люди из 413-й стрелковой дивизии — адъютант комдива с двумя автоматчиками. В нескольких словах рассказываем им, что с нами произошло. Адъютант генерала Терешкова приглашает в кошевку и приказывает ездовому поворачивать обратно.

Дорогой узнаем, что Терешков, услышав стрельбу в глухом лесу, приказал адъютанту выяснить, что стряслось на участке его дивизии. Произошло самое худшее — немцы на лесной дороге. А это уже окружение.

В плачевном виде предстал я перед генералом А. Д. Терешковым. Видел его впервые, но слышал как об очень смелом комдиве. У него могучая грудь, гимнастерка того и гляди поползет по швам. Властные губы, строгий взгляд…