В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - [18]

При особенно громких выстрелах лошади испуганно настораживали уши, люди удивленно прислушивались и переглядывались. Сарты полагали сначала, что это «бьются о лед головами большие рыбы», но более сведущие киргизы разъяснили им, что в Кара-куле рыбы не водится.

Когда мы прошли выступающую в озеро косу, перед нами открылся чудесный вид на южную бухту Кара-куля. Трое моих людей попросились ехать вперед с вьючными лошадьми, чтобы успеть разбить к моему приезду палатку на месте условленной ночевки у Ак-тама к югу от восточной части озера. Я остался с джигитом Широм, произвел в сумерках наблюдения и двинулся в путь, когда уже совсем стемнело. Около 5 верст ехали мы по льду через бухту по следам моих людей, ясно видным на тонком снеговом покрове. Около берега, однако, мы потеряли след и час за часом ехали в темноте по полуострову, покрытому щебнем, песком и прочими продуктами разложения горных пород, наугад. Скоро взошел серповидный месяц и осветил пустынный ландшафт, где не было и признака жизни; не слышно было ни звука. Время от времени мы останавливались и подавали голос, но никто не откликался нам. Раз мы было нашли след в небольшом сугробе, но опять потеряли его, когда месяц заволокло вечерним туманом. После четырехчасовой езды мы достигли восточного берега озера, но здесь не было видно ни верховых, ни сигнальных костров, никакого бивуака. Очевидно, люди мои отправились другой дорогой, но какой?

Еще с час ехали наугад, но так как поиски наши оставались тщетными, то мы сделали привал на низкой, ровной песчаной площадке, покрытой местами тонким налетом снега. Разбили примитивный бивуак; чемодан с картами, записными книжками, термометрами и проч. послужил мне изголовьем; лошадей связали вместе, чтобы они не ушли. Бедные животные, не евшие целый день, разгребали песок передними копытами, но не находили ничего, кроме твердых, как дерево, корней терескена, которые, однако, и жевали с жадностью.

Мы сидели и болтали до 1 часу утра, пугая друг друга разными историями о волках. Шир полагал, однако, что лошади почуяли бы волков и предупредили нас об опасности, если б она грозила нам. Наконец, прекратив за усталостью беседу, мы закутались в тулупы и улеглись на киргизский лад, т.е. припав, скорчившись, на колени, лицом вниз, и упираясь лбом в чемодан, а каблуки подставив ветру. Но надо родиться киргизом, чтобы быть в состоянии заснуть в таком положении! Шир похрапывал, я же глаз не мог сомкнуть; пробовал было принять более европейскую позу, но ночной холод прохватывал меня насквозь; приходилось время от времени вставать и разминаться. Лошади то и дело тыкались о нас мордами, как бы желая напомнить нам, что мы забыли сегодня попотчевать их из обычных мешков с кормом. Счастье еще, что ночной ветер не был особенно свеж и температура не превышала — 16,5°.

В 6 часов утра, на заре, мы встали, окоченелые, голодные, влезли на лошадей и с час ехали к югу, пока не напали на небольшое пожелтевшее и тощее пастбище; последние пасшиеся на нем стада баранов выщипали траву не дочиста, и мы пустили на нее наших лошадей. Они ели часа два, а мы в это время хорошо выспались, так как солнце уже начало пригревать.

Затем мы продолжали путь к югу и на дороге от Ранг-куля в долину Алая встретили киргиза. Своими соколиными глазами последний высмотрел в трех верстах расстояния кучку верховых и лошадей. Скоро мы с Широм сидели между своими, согревая и подкрепляя наши окоченевшие члены горячим чаем, консервами и бараниной. Лошади тоже получили свой давно желанный корм.

14 марта. От Кара-куля местность медленно повышается к югу, и скоро попадаешь в широкую долину, идущую между двумя расположенными по меридиану горными цепями, слегка покрытыми снегом. Здесь попалась нам могила киргизского святого Оксалы-мазар; на большом холме возвышалась куча камней, украшенная тугами и рогами.

Затем перед нами открылась долина Мус-кол, с подъемом к перевалу Ак-байтал. Снегу тут было мало, а почва вся усеяна продуктами выветривания.

Вечером я был очень любезно встречен на привале четырьмя одетыми в почетные халаты киргизами, высланными с Памирского поста. Они уже пять дней ждали меня тут с кибиткой, бараниной и топливом и сообщили, что в форту были очень обеспокоены моим замедлением. В самом деле, сугробы в долине Алая основательно задержали нас.

«Мус-кол» означает «Ледяная долина», а «Суок-Чубыр» (так называлось место нашего привала) означает, вероятно, «Холодная Сибирь», так как на тюркском наречии эта страна обыкновенно зовется «Чубыр». Если последнее истолкование верно, то по справедливости можно сказать, что оба прозвища очень метки, так как область эта отличается резкими зимними холодами и, кроме того, в долине наблюдается особенное явление, которое я сейчас опишу.

Река Мус-кол питается главным образом ключами, которые, замерзая зимой, покрывают все дно долины похожими на замерзшие горные озера, обширными, блестящими, как зеркала, ледяными полями, в которых ясно отражаются небо и горы. Самое большое из них имеет 3 километра в длину и 1 километр в ширину, и часть его льда не тает и летом. Мы проехали на середину его, чтобы измерить толщину льда. Вследствие давления с боков и напора воды снизу образовываются длинные, часто в метр вышиной бугры с трещинами наверху.