В Саласпилсском лагере смерти - [27]

В начале ноября в камеру вошел старший по корпусу Озол и приказал всем построиться. Проходя вдоль строя, он каждого долго и внимательно рассматривал.

Через несколько часов меня вызвали и отвели в 12-ю камеру. Там находилось 25 человек. Что с нами будет дальше? Мы терзались самыми различными догадками.

На следующий день нас ввели в раздевалку, отняли гражданское платье и выдали полосатую арестантскую одежду.

Первой мыслью было: мы приговорены к каторжным работам.

В неизвестности прожили почти неделю. Потом однажды утром всех вызвали в коридор, проверили по списку и вывели во двор. Там стояла грузовая машина и около десяти шуцманов.

Старший охранник приказал сесть в машину и в дороге не смотреть по сторонам, не разговаривать между собой, не меняться местами.

Поняли, что сказал? — строго предупредил он. — За малейшее нарушение виновный будет расстрелян без предупреждения.

За воротами тюрьмы нас ожидали еще два грузовика с гестаповцами. На одном был установлен пулемет.

Вскоре подъехала легковая автомашина, и мы отправились в путь. Она возглавила колонну, за ней следовал грузовик с пулеметом, потом наш. За нами шла машина с вооруженной охраной.

Свернув на Московскую улицу, мы вскоре увидели необычную картину. Улица была полна народу, который двигался в сторону завода «Сарканайс квадрате». Мужчины, женщины, дети. Это были евреи из гетто. На тротуарах по обеим сторонам стояла цепь немцев и шуцманов.

Людей было так много, что машины не могли проехать. Поэтому мы продвигались вперед вместе с людским потоком.

За заводом «Сарканайс квадрате» еще одна колонна людей двигалась в сторону Саласпилса. Дорога для гражданских лиц была закрыта. По обочинам стояла стража. Колонны сопровождали гестаповцы на лошадях и овчарки.

Куда гнали этих узников гетто? Среди них было много пожилых и больных людей, которые не могли передвигаться без помощи других. Здоровые вели их под руки. Того, кто падал, гестаповцы оттаскивали в сторону и расстреливали.

Одна молодая женщина вышла из строя, чтобы поправить ребенку пеленки. Шуцман вонзил ей в спину штык. Женщина упала, крепко прижав к груди ребенка. Шуцман вырвал его из рук умирающей матери, отбросил дальше. Гестаповец стал натравливать на ребенка собаку. Та подбежала, понюхала, но не стала его трогать. Взбешенный немец хлестнул собаку плетью, затем вынул пистолет, прицелился и выстрелил в ребенка.

Мы приближались к Румбуле. Услышав пулеметные очереди, мы стали понимать, что здесь происходит, ощутили всю трагедию этих медленно движущихся людей.

Около Румбулы колонну направили в сторону леса, откуда раздавались выстрелы. Сквозь дробь пулеметов доносились крики отчаяния, вопли женщин, плач детей.

В метрах 20–30 от дороги с поднятыми руками стояли совершенно голые люди — мужчины и женщины. К ним прижимались дети, тоже совершенно раздетые. Стоял сильный мороз. Люди дрожали от страха и холода. Неподалеку возвышалась огромная куча одежды. Обреченные на смерть должны были там раздеваться. Некоторые бросали свою одежду убийцам в лицо. Другие отказывались добровольно раздеваться» Их фашисты раздевали силой. Как только подходило определенное количество несчастных, убийцы окружали их и гнали дальше, к месту расстрела.

Дорога впереди нас была свободна. Скоро мы очутились на берегу Даугавы. Там нас построили.

Из легковой машины вылезли два гестаповских офицера и высокого роста мужчина в гражданской одежде.

Эти трое подошли к нам и внимательно осмотрели каждого.

После короткого молчания первый офицер заговорил. Гражданский сразу же перевел.

Офицер сказал:

— Вы видели, какая судьба ждет противников нашей власти. Мы их уничтожаем, как вредные сорняки. Вам дана возможность искупить свое преступление честным трудом. За это вы должны благодарить нашего фюрера и правительство Германии. Тот, кто вздумает работать спустя рукава или не выполнять приказы начальства, будет расстрелян. А если кто-нибудь попытается бежать, будут расстреляны все остальные. Понятно?

Мы молчали.

Один из наших товарищей, по фамилии Хинер¹, попросил слова. Он сказал, что все мы хотим работать и будем работать так, как потребует начальство, пусть только нам создадут хоть сколько-нибудь нормальные условия жизни.

Гестаповец усмехнулся.

— Так, так.

Спросил, как зовут говорившего, и заметил:

— Каждому будут созданы соответствующие условия. Гражданский засмеялся.

— Какие условия! Удобные жилища, приличную одежду, вкусную пищу. Ну что ж, создадим…

Позднее мы узнали, что один из офицеров был начальник гестапо и СД в Латвии Ланге, другой — комендант будущего концентрационного лагеря Никкель, а гражданский — начальник строительства лагеря Качеровский.

Несколько дней спустя Ланге вызвал Хинера, отвел в сторону и расстрелял.

Первой нашей задачей было подготовить место для пилорамы. Уже на следующий день под усиленной охраной некоторых из нас послали в Рембатскую волость за пилорамой. Скоро привезли еще два агрегата.

Начальник строительства бегал как угорелый, обзывал нас вредителями, грозил сообщить Ланге, что мы работаем спустя рукава, даже на хлеб себе не зарабатываем. Свирепо ругался. Мы якобы растеряли по дороге какие-то части от пилорамы.