В Саласпилсском лагере смерти - [11]
До вечера мы были свободны. Лежали и тихо обсуждали свое положение. Вспоминали родину и своих близких. Вечером вернулись с работы другие обитатели барака. Это были евреи из Германии, которые здесь жили уже с осени. Они были истощены, оборваны и усыпаны вшами. Избавиться от вшей было совершенно невозможно, ибо здесь даже воды не было. Усталые от длинного перехода, мы наконец уснули. Это была наша первая ночь в Саласпилсе.
Взгляните на один из бараков лагеря смерти! Вот на таких нарах в несколько этажей ютились заключенные. У истощенных голодом людей зачастую не было сил выбраться из этих досчатых гробов, и они там умирали.
Разбудил нас резкий свисток. Кто-то громко кричал: «Встать! Встать! Быстро! Быстро!» На четвереньках я сполз со своих нар и сразу даже не понял, где нахожусь. Протер глаза и вышел. Совершенно темно. Мороз. Двадцать градусов ниже нуля. Недалеко от барака в свете электрической лампочки с полевой кухни валил пар. Там варили кофе. Через некоторое время снова раздался свисток, и мы с кружками в руках встали в ряд, еще один свисток — и повар начал действовать. Каждый получил по черпаку вонючей черной жидкости — кофе и 250 граммов хлеба. Пили кофе — это была единственная возможность согреться — в прикуску с хлебом. Вспомнили наставления Эйнштейна и оставили кусочек на вечер.
Начался первый рабочий день в Саласпилсе. Это был тяжелый день, но таких и еще более тяжелых впереди было очень много. Гитлер превратил нас в современных рабов, совершенно бесправных. Какое издевательство над цивилизацией!
Нас разделили на небольшие группы. С утра работали в полутьме, при тусклом свете электрических лампочек. Носили доски с лесосклада на стройку новых бараков. Они предназначались для следующего эшелона рабов, поэтому надо было торопиться. Я подавал доски одному заключенному, стоявшему на верхней ступеньке лестницы, тот в свою очередь передавал их плотнику. Так, на ветру и морозе, мы работали много часов подряд. Казалось — все сговорились против нас, даже эта необычно суровая для нас, южан, зима.
Подошел обед. Раздался пронзительный, далеко слышный свисток. Выстроились в очередь. Снова свисток, и повар начал раздавать обед. Долго пришлось стоять с мисочкой в руках, пока наконец не подошел мой черед. Но что это был за обед! Вонючая жидкость с рыбьими головами — отходы консервной промышленности. От одного взгляда на эту сероватую жидкость меня стошнило. При всем желании я не мог ее проглотить. Пока я рассматривал эту баланду, ко мне подошел парнишка лет девятнадцати с первого германского эшелона, умоляюще взглянул на меня и сказал: «Ты ее не можешь есть? Придется привыкать, иначе умрешь с голоду. Но если ты в самом деле не можешь, отдай мне. Ужасно хочется есть!» Все содержимое своей мисочки я перелил в котелок паренька и снегом вычистил ее. Голод сжимал желудок, а мороз пробирал все сильнее.
Проверил свой вещевой мешок: кусок хлеба, немного маргарина, полбаночки искусственного меда и чай. Я взял немного от этого неприкосновенного запаса, и снова раздался противный свисток. Он снова звал на работу. Делали то же, что и утром — носили доски. Плотник беспрестанно подгонял нас. Ему казалось, что мы работаем слишком медленно. И так до вечера. Вечером снова черный кофе и больше ничего. Ясно было одно: мы обречены на голодную смерть. Пошли жаловаться Эйнштейну, но тот только грубо выругал нас.
Заключенные с первого эшелона были совершенно обессилены. Многие из них уже умерли, и трупы так и остались лежать на опушке леса, закутанные в тряпье. Земля была мерзлой, и изможденные узники не в силах были вырыть яму. Эта работа ждала нас, новых, у кого еще имелись силы. Так называемая похоронная команда возле леса вырыла неглубокие ямы, снесла туда мертвых и засыпала песком и снегом.
Тому, кто не выдерживал быстрых темпов работы, эсэсовцы помогали дубинками. Однажды я на миг остановился, чтобы потереть закоченевшие руки, как тут же получил сильный удар по спине, второй — по плечу. Раздался хриплый голос Секта: «Шевелись, ты, свинья, иначе буду стрелять!» В глазах замелькали черные и красные круги. Я закусил губы и нагнулся за новой доской, чтобы на разбитом плече нести ее на стройплощадку. Из-за боли не спал несколько ночей. С каждым днем я все лучше понимал, что из этого ада редко кто выходит живым. Заключенные первого эшелона умирали ежедневно. Смерть они принимали как избавление от этой ужасной жизни, невыразимых мук и голода. Каждое утро из отделения больных выносили нескольких мертвецов.
Каждый, кто заболел, мог считать себя уже похороненным, ибо получал только половину того крохотного пайка, что давали здоровым. От голода умирало больше, чем от болезней, хотя не было ни медицинской помощи, ни медикаментов. За больными ухаживал один заключенный. С нашим эшелоном попал в лагерь студент-медик Эмиль Зейдеман из Брно. С разрешения Секта уход за больными он взял в свои руки и помогал заключенным как только умел. Вконец истощенным старикам и тяжелобольным уже невозможно было помочь. Больные не умывались и не брились; они были покрыты слоем грязи, нарывами и струпьями. Постепенно наполнялась яма, вырытая на опушке леса.
